Однажды в Москве. Часть I

– Именно так. В следующий раз, когда я слушал ее, соседский мальчик – внук Иннокентия, который всегда прибегал в наш двор поиграть с собаками – потихоньку зашел в комнату, сел рядом и начал завороженно слушать. Естественно, он в тексте ничего не понимал. Его привлекла странная музыка, монотонная речь, и он глаз не мог отвести от разноцветных мелькающих полос на экране… Безусловно, запись действовала на подсознание. Обладающий соответствующими знаниями и силой воли слушатель, конечно, мог бы сопротивляться воздействию, но представляете, что происходило в котелках плохо образованных, склонных к внушению, слабовольных или же изначально религиозных людей. И Бог знает, какие скрытые команды получали их порой недоразвитые мозговые извилины от неизвестных программистов. Думаю, это и имел в виду полковник Мусаев, когда утверждал, что одними классовыми теориями и финансовыми влияниями объяснить столь быстрое распространение ваххабизма в мире нельзя.

– А я верю. Этими технологиями в средние века еще ассасины32 пользовались, – вклинился Арзуман. – А при нынешних возможностях спецслужб это не такая уж безумная гипотеза.

– А куда далее делась эта кассета? – полюбопытствовала Гюлечка.

– Я не смог проследить ее судьбу в связи с грядущими событиями, о которых, если вы не против, я расскажу, – ответил после небольшой паузы Длинный.

– Вы со своей вежливостью уже изнасиловали наше терпение, – прошипела Аталай.

Длинный опустошил рюмку и уже сам заново ее наполнил.

– Господи, он пьет и пьет, и не пьянеет, – прошептала мне на ухо Гюля, – как будто лимонад.

Я в прострации, поскольку и у самого градусы зашкаливали, также приглушенно ответил.

– Такое бывает, когда человека постигает несоразмерное с его психикой горе…

Сказал и похолодел. Покосился на Гюлю с внезапно пробудившейся в душе тревогой.

– А вы откуда знаете? – удивилась она. – О боже, вы тоже!..

– Нет… – я с досадой тоже потянулся к бутылке. – Я представил.

– А-а… – чуть отодвинулась она. – Вы, это… не переусердствуйте…

Глава XXI

– Перед тем как перейти к следующей фазе рассказа, я хочу сообщить вам о рождении нашем с Джулией ребенке. Наберитесь терпения и позвольте мне в последний раз в этом повествовании прожить те счастливые мгновения. Потому что в скором мир утратит в моих глазах радужность, и я буду рассказывать о прожитом без всякого удовольствия…

– Накаркали! – зло бросила на меня Гюля.

– Он меня пугает… – вновь приклеилась к Ганмуратбеку Аталай.

– Честно говоря, и меня, – тихо прошептал и удивил нас сказанным Древний Огуз. – Я такую тоску читаю в его глазах, что хочу пойти в лес и срубить самое толстое дерево, или выть на луну, как мои волчьи предки…

– …У нас родился сын… – взгляд Длинного, уставившийся в прошлое, смягчился. Кажется, он действительно прокручивал в памяти события тех минувших дней кинолентой. – Красивый малыш с широким лбом, белоснежной кожей и с карими, вечно улыбающимися глазами матери. В доме было такое веселье! Особенно тогда, когда привезли из роддома жену с ребенком. Гуляли и в доме, и во дворе. Даже сосед мой Иннокентий Павлович, в свое время заведовавший большим совхозом в Щелковском районе, открыл общую между нашими заборами дверь своего дома и пригласил гостей.

Я ранее оказал ему услугу, вытащив его младшего сынка-сосунка из передряги. После попросил установить между нашими дворами дверь…

– А зачем? – тотчас не выдержала Аталай.

– В целях безопасности, – как бы ожидая вопрос, ответил Длинный. – Мне спокойно было, когда в мое отсутствие дом контролирует надежный человек.

– А он был надежным?

Ганмурат, не сдержавшись, вновь закрыл ладонью рот неугомонной Аталай.

– Скорее благодарный. Эта самая большая надежность.

– А что вы сделали для него? – освободив рот с помощью зубов, выпалила Аталай.

– Младшего некие твари на счетчик посадили. Дело было грязное. Парня развели, чтобы подобраться к папиным деньгам. Я отправил к ним Павла и Толика, и они все уладили.

– Какой мафиози!.. – умиленно протянула Аталай…

– Мы сначала гуляли у нас, но, когда молодежь захотела танцевать и освободиться от родительского “гнета”, шумно перебрались в более широкий соседний двор, где семья Иннокентия также заполнила столы закусками и напитками. Кстати, я пригласил на торжество и Марину с ее цыганами, чем впечатлил гостей. Все зажглось еще ярче, когда молодая невестка Марины прямо с ходу затянула песню под аккомпанемент гитары своего мужа Шандора, того самого мускулистого угрюмого цыгана со шляпой, которого я встретил на Рижском. Песня, сначала звучавшая грустным напевом, вдруг так зажигательно понеслась, что гости не сдержались и влились за цыганами в пляску. До сих пор помню куплеты из этой песни. Она часто звучит в памяти, когда я вспоминаю те счастливые мгновения – полные счастья глаза Джулии, радужно и смущенно принимающей гостей с подарками, и спящего новорожденного на руках бабушки Розы…

Словно звездочка ночная

В полутьме горит костер.

Прощай, жизнь моя степная,

Прощай, табор кочевой…