Однажды в Москве. Часть I

Тогда первый раз порог нашего дома переступили Наиля с братьями, а также Митяй с семьей. Мне было особенно приятно, когда вдруг заметил Джулию и Гаянку о чем-то непринужденно болтающих с Наилей, то и дело смеющихся. Чуть позже Павлик с Толиком поочередно взялись дежурить на высоком чердаке Иннокентия, из окон которых отлично наблюдались подходы к моему дому. Митяя не подключили, он был с семьей…

– А чего опасались? – перебила Гюлечка.

– О враждебных замыслах Федьки мы рассказали Мансурову, а он Корейцу. И тот отправил весточку к нему, мол, давай жить дружно, парень, а то яйца открутим. И вроде получил такой же вежливый ответ, что, конечно, и мы вас любим. Получилось недоразумение, даги действовали самовольно, исходя из мести, что клевещут на нас, на честных славян. Но мы-то знали, что это не так, и от Федьки можно всякое ожидать. И как показали грядущие события, оказались правы.

– А что…

– Все по-порядку! – тотчас заткнул открывшийся рот Аталай рассказчик, уже не полагаясь на Ганмурата…

– Мансуров, кстати, тоже зашел, поздравил нас, но недолго пробыл. Немного пообщался с цыганами, которые с любовью облепили его, отвечал на их шутки, даже потанцевал с Мариной, но после извинился, сославшись на неотложное дело, и ушел. Я понял. Он все исподтишка бросал взгляды на Наилю, которая его словно не замечала. Даже неуклюже сделал попытку подойти, но та, заметив, быстро взяла Гаянку за локоть и юркнула в дом. Разочарование Мансура можно было угадать даже сквозь его черные очки…

В общем, веселились тогда на славу. Поздним вечером, когда молодежь все еще бесилась в танцах в соседнем дворе, мы, взрослые, собрались за огромным дубовым столом в зале на самоварное чаепитие, благодаря в душе Бога за такой славный день. Но внезапно в атмосферу этнической толерантности и благодушия внес свой очередной разлад этот мерзкий старикашка, как его всегда открыто обзывала Гаянка, Размик Аллахвердян.

Он был поддатым и все искал слезящимися от возраста глазами Люську, хотя его старческие очи все больше упирались на огромные от природы груди жены Иннокентия Павловича. Сама Люська давно на него положила и отрывалась с цыганами на соседской танцплощадке. Видимо, метаморфоза в глазах и мыслях окончательно добила Размика, и он вдруг возопил:

– Надеюсь, вы не вздумали дать имя новорожденному, не посоветовавшись со мной?

Все помалу замолкли и покосились на него.

– У него вообще-то есть родители, Размик, и они прекрасно смогут обойтись без твоей помощи, – с достоинством ответила Инесса Андреевна. – Вот когда Люська родит, в чем я очень сомневаюсь, учитывая твой возраст и все остальное, свои советы можешь отточить на собственном отпрыске.

Все захихикали. Все-таки не любила тетя Инна этого Размика.

– Напрасно, – ничуть не возмутившись на явный намек, ответил Размик. – Каждое дитя нашей арийской армянской молодежи для меня, как собственный ребенок. Лишь так… – показал он публике свой сомкнутый кулак, а затем стукнул по столу, – предъявляя миру небывалую сплоченность, мы можем победить наших врагов…

Он исподтишка посмотрел на меня и продолжил:

– Предлагаю назвать это чудо-дитя, этого яркого отпрыска древнего армянского народа… Вазгеном.

Наступила тишина. Если скажу, что даже армяне, привыкшие к надутым изречениям своего “аксакала”, с открытыми ртами уставились на него и не в состоянии были осмыслить услышанное, не солгу.

– Ха, что скажете? – гордо спросил виновник назревающей смуты, довольный фурором, произведенным своей речью.

Джулия слегка прильнула ко мне, взглядом умоляя сохранить спокойствие. Я успел заметить, как побледнел мой тесть и как ухмыльнулся Спартак, сидевший, напротив. И тут взорвался Артур.

– Слушай, какой армянский народ, что ты брешешь, старый перд… – видно было, он еле сдерживается. – Его отец вообще-то азербайджанец!.. И зачем он должен назвать своего сына именем твоего отца. Ты что, совсем из ума выжил?

– Артур, успокойся, – прошептала на ухо Гаянка и обняла, – видишь, он пьян…

– Ва! Инчес асым33? – театрально удивился Размик. – Азербийджанец? Ара, я совсем забыл. Простите меня, старого – это возраст, – сокрушился на миг он. – Тогда давайте назовем это чудо арм… арийского народа древним азербийджанским именем… Карапет…

На этот раз тишина звучала еще дольше. Меня же это история с именем даже забавила. Была интересна реакция самих армян на это шутовство.

Но тут возмутился один из гостей, давний приятель братьев Манучаровых и владелец мясной лавки на Таганке Карапет Татевосов.

– Слуший, Размик, – гаркнул он со всей мощью своего грузного тела, – с каких пор Карапет стал азирбийджанским. Ти что болтаишь?

– А ты не знал? – перепросил как еврей Размик. – Карапет, от слова “кара”, по-азербийджански, значит – “черный”. А “пет”… – хрен знает что, но тоже, видимо, азербийджанский. Получается черный азербайджанский хрен… Ха-ха-ха!.. – он так затащился от своей бестолковой речи, что чуть не свалился.