Однажды в XIII веке

Тёсов – небольшой городок на мысу между озером, его так и называют – Тёсово – и речкой Оредеж. Невысокий вал, деревянная стена поверху, ворота. Внутри хозяйственные постройки, гридница да маленькая часовня. В этом месте новгородская дорога разветвляется на Ижорскую и Водскую, одна идет вверх по Оредежу в Ижорскую землю, вторая – вниз сначала по Оредежу, потом по другой реке – Луге до самого Копорья, и дальше до Ругодива и Колывани4. От Тёсова на три дня пути, справа, на полуночь вдоль этой дороги сплошь болота, дебри, где нет никакого человеческого жилья, да и на самой дороге деревеньки попадаются нечасто. Вот на ней-то и засела ватага татей, которых Окинфу надо было изловить.

Ворота городка были уже закрыты, но стражник, которому Окинф назвал себя и цель приезда, быстро позвал старшого.

Степан, появившись на забороле5, внимательно разглядел Окинфа и его отряд.

– Здрав будь Степан Синкинич. Я Окинф, люди зовут Шилом, десятник. Тысяцкий Вячеслав шлет тебе слово приветное и бересту.

– Здрав будь, Шило, слыхал о тебе. Заходи.

Слышно было, как изнутри с ворот убрали засов и ворота распахнулись.

Степана, тёсовского старшого, Окинф видел только пару раз мельком в дружинной избе в Новгороде, и разговаривать с ним ему не доводилось. По словам Гаврилы, мужик это был неглупый, смелый и деловой, службу свою знал и дела вел хорошо, поэтому Окинф, сойдя во дворе с лошади и разглядев Степана поближе, немного удивился, увидев перед собой молодого дружинника, лет на пять помладше его самого. На вид Степану, если приглядеться, было лет двадцать. Чем-то они даже были похожи друг на друга – оба невысокого роста, коренастые, темноволосые, что для новгородца редкость, и светлоглазые, каковые в Новгороде были почти все.

Уставших коней первым делом распределили на коновязь, а сами отправились располагаться в дружинную избу. Степан, уже прочитавший берестяную грамоту Вячеслава, подошел к Окинфу.

– Ты как закончишь обустраиваться, Шило, зайди ко мне. У тебя, верно, вопросы есть, да и посидим подумаем вместе, как и чего делать будем. Вон то – Степан показал рукой в противоположный от ворот конец двора – моя изба.

– Добро, зайду.

Разобравшись с делами и коротко перекусив со своими за общим столом, Окинф пошел к Степану. Пока сидели за столом, на улице уже окончательно стемнело, насколько вообще в это время в новгородской земле бывает темно. Снова зарядил дождь. Больше всего Окинф сейчас хотел завалиться на полок, на соломенный тюфяк и спать, но нужно было все-таки зайти к Степану, познакомиться получше. О делах-то можно и завтра поговорить, а вот честь хозяину отдать нужно было сейчас. Вздохнув, Окинф вышел из душной гридницы на улицу.

В избе у Степана было чисто, но как-то по-холостяцки неуютно, бедно. На небольшом столе уже стояла корчага с медом и какие-то заедки. На лавке у стены напротив красного угла сидел незнакомый Окинфу парнишка лет тринадцати-четырнадцати на вид, который при его появлении встал, поклонился и с интересом стал его разглядывать.

– Мой брат меньшой, Кирилл – представил его Степан – А это Окинф, дружинник из Нова Города, приехал к нам татей ловить.

Кирилл был такой же темноволосый и светлоглазый, как и брат, но его лицо было более узким и костистым, и волосы, как показалось Окинфу в полумраке избы, чуть темнее.

– Отец умер в позатом году, так я его – Степан кивнул на Кирилла – себе взял сюда в Тёсов. Хочет тоже дружинником быть, так пусть того, к службе привыкает. Ты при нем говорить не стесняйся, парень умный и неболтливый. Присаживайся.

– Сколь летов-то ему?

– Тринадцатый идёт. В год липицкой битвы народился, пока батюшка в походе с князем Мстиславом был.

Окинф присел за стол, Степан сел напротив, Кирилл вернулся на свою скамью.

– Значит на татей приехал охотиться? Да, давненько у нас такого не было. И то сказать, в прошлом году неурожай, и в этом смотри, что творится народ-то с голода и звереет. Если так дальше пойдет, то ли еще будет. Ладно, о делах можно и завтра поговорить, – Степан налил в чарки мед – Давай, за твой приезд. Расскажи, чего там в Новгороде творится, а потом и спать пойдем. Можешь у меня оставаться, место и тюфяк найдется.

– Спасибо на добром слове, я все-таки со своими привык. А в Новгороде, так чего? Дороговь на торгу. Хлеба на зиму не хватит, уже ясно, с Низа6 купцы везут, так за то серебром платить надо. Бояре грызутся, Внезд Несдинич подбивает народ Ярославу путь указать да Михайлу Черниговского вновь на стол зазвать. Иванко Дмитрович посадничает7, славляне воду мутят, всё как обычно. Да, Гаврила просил тебе сказать, что дом твой в Загородье в порядке стоит.

– То и ладно. Из Плескова8 слышно ли чего?

– Да как ярославовых людей оттуда повыгнали, так и ничего больше.

– Ярослав-то что думает о Плескове?

– Думает поход на немцев совершить большой. Говорит, на саму Ригу пойдем. К осени хочет полки собирать, из Переяславля дружину ждет. А только поговаривают в городе, что не на Ригу, а на сам Плесков он полки собирает.

– И чего люд новгородский думает?