Однажды замужем

На кухне начинал посвистывать поставленный Володей чайник; из его комнаты доносился бойкий стук пишущей машинки; Дашка сухим, тонзиллитно-фарингитным голосом талдычила за стенкой какое-то правило… Все словно бы существовали сами по себе, но как-то очень органично между собой переплетались… И если бы Полину сейчас спросили: «Ваше единственное последнее желание?» — она бы ответила: «Чтобы так было всегда».

И ничего больше не надо.

Впрочем, надо, конечно. И чтобы у Дашки прекратились ее постоянные ангины, и чтобы у Володи приняли его перевод персидских изречений «Народная мудрость Востока», и… Да мало ли этих «и»! И от себя лично она, честно говоря, тоже кое-что добавила бы. Ну хотя бы обсуждение глебовской аспирантки — чтобы ей при сем позорище не присутствовать. И чтобы Глеб не связывал так уж крепко защиту с Полининой переаттестацией.

Из кухни донесся грохот. «Володя чай заваривает», — поняла и улыбнулась. Хозяйственная беспомощность мужа умиляла: «Настоящий мужик — не помещайся в наши кастрюльки-мастрюльки».

Но была и другая причина, которая заставляла ее прощать и даже поощрять его полную отстраненность от всех бытовых проблем: Полине льстила такая зависимость мужа от ее услуг. Хоть он и ворчит: «Ну что ты все суетишься! Отдохни». А сам ведь и дня не проживет без этой ее суеты.

Выключила транзистор, поднялась с постели. В коридоре столкнулась с Володей — в обрызганной заваркой рубашке нес выкидывать черепки чайника. Синий петух раскололся как раз посередине.

— Не переживай, — ответила Полина на виноватый взгляд мужа. — Мы ведь не коллекционируем Гжель…

Три дня болезни пролетели в каком-то счастливом полузабытьи. Целых трое суток беспрерывной семейной идиллии. Володя с разбитыми тарелками и чайниками, полный желания что-то для жены сделать, милый в своей беспомощности; Дашка с ее бодрым «Мам, тебе уже лучше?», любимым Пушкиным и нелюбимым немецким: «Говори со мной по-русски, мам. А то мне страшно — кажется, что ты бредишь…» Атмосфера любви и полного душевного покоя. Тут и здоровой-то голове есть от чего закружиться, а уж больной…

А на дворе уже весна! Как этого Полина раньше не замечала? И люди все исключительно добрые — улыбаются друг другу солнечными улыбками. И все вокруг звенит, ликует. И так хочется любить — все и всех: и эти звенящие бульвары, и людей со светлыми улыбающимися лицами. Просто любить, не рассчитывая на взаимность.

Даже приземистое, занимающее целый квартал здание института, выкрашенное по фасаду суровой темной краской, не показалось Полине таким уж гнетуще мрачным.

И даже предстоящее обсуждение аспирантки Глеба, и сам Глеб, до сих пор так и не подписавший Полине характеристику, не могли вывести ее из состояния душевной размягченности и блаженства. Предстоящие институтские дела казались не такими уж неприятными.

«Подпишет, куда он денется», — тряхнула своей несуществующей косой Полина. До конца года еще далеко!..

Протеже Глеба обсуждалась второй. Глеб, как поняла Полина, специально устроил в этот день две защиты. Во-первых, чтобы создать более слабый фон — первый соискатель и вовсе не подарок. А во-вторых, знал, что члены кафедры выдохнутся на первой диссертации, будут не так придирчивы.

Все шло как по нотам. В первом случае указали на недостатки, но оба рецензента сошлись на том мнении, что «при устранении указанных недостатков работу можно рекомендовать к защите» (не захотели связываться с научным руководителем Красновым). Диссертантка, как положено, пообещала принять высказанные замечания к сведению и учесть в своей дальнейшей работе.

«Ну, если уж ее пропускают, — подумала Полина, — то глебовскую аспирантку можно прямо на доктора рекомендовать».

Во время первого обсуждения Полина еще раз перечитала свою рецензию и кое-что подправила. Вместо «абсолютное незнание смежных с темой исследования проблем» написала «слабое знание». «Несостоятельность методики» заменила на «недостаточную обоснованность». Сняла некоторые оценочные характеристики.

Но это не спасло. Потому что последнюю фразу она так и не придумала. Надеялась сделать это во время выступления первого рецензента, но Глеб начал с Полины. «Не хочет, чтобы за мной было последнее слово», — поняла она, поднимаясь с места.

Пока редактировала рецензию, выучила ее наизусть. И когда говорила, в текст почти не заглядывала — смотрела на лица. Обычно при таких обсуждениях все, кроме «непосредственно составляющих», занимаются своими делами — проверяют контрольные, пишут отчеты, отвечают на «инструктивки», короче, используют каждую минуту. Но сейчас головы были подняты, глаза устремлялись поочередно то на Полину, то на Глеба, рассчитывая на  з р е л и щ е.

«А вот черта с два! Зрелищ не будет. Что мне, больше всех надо? Да еще накануне переаттестации. Возьму на вооружение опыт предшествующих оппонентов: «…по устранении — рекомендовать».