Однажды замужем

— Да как… как?!. — возмутилась, желая выкрикнуть: «Как вы смеете!» Но в горле что-то застряло, и оно выдавило лишь это жалкое, похожее на икоту «как?»…

Автобус медленно вползает на крутой скользкий подъем, буксует, к вечеру подморозило. И машин много — в час пик улицы словно сужаются. Частники, почуяв весну, из своих гаражей выползли, их становится все больше, и каждый норовит вперед другого. Вот как этот юркий «Жигуль», который чуть не «поцеловался» с их автобусом. Водители общественного транспорта уже перестали на них чертыхаться — привыкли к росту материального благосостояния трудящихся.

Холодная все же весна в Москве! А в Отрадном, мать пишет, вовсю цветут сады. Полина представила море бело-розовой пены, в которой плавают красные черепичные крыши их поселка. Открытые настежь двери, степной ветер, играющий цветастыми занавесками на окнах, смех и беззлобное переругивание соседей, громкие крики из двора во двор: «Мань, а Мань! Тебе очередь за таранькой занять, чи ты сама?» Пахнет разомлевшим на солнце бурьяном, полынью, вишневым клеем, жареными семечками. Все душисто, тепло, все настежь…

Давненько Полина не была в родных краях. В этом году поедут, Володя обещал. Вначале, конечно, — на море, чтобы выполоскать Дашке ее бесконечные ангины, а потом — в Отрадное.

Рядом освободилось место, и Полина с удовольствием этим воспользовалась. Тело ватное — вирус, забитый мощным патентованным лекарством, видно, не совсем еще в ней зачах.

Разговор с Глебом отдавался в голове тупой болью. «Заставить поклониться!» Нет, ну как он мог до такого додуматься?!

Полина прижалась лбом к холодному стеклу. Полегчало. Жаль, что уже выходить, — так хорошо устроилась! Выйдя, сразу поперхнулась липким морозным воздухом. Сердце дало пробуксовку, словно несколько отстало, задержавшись там, на ступеньке. Хорошо, кто-то поддержал ее под локоть. Протолкнула-таки в легкие воздух, улыбнулась поддержавшей ее женщине:

— Спасибо.

— Может, вас проводить? — предложила пожилая женщина, сочувственно глядя на Полину.

— Нет, мне уже лучше. Не беспокойтесь…

Чувствовала все же, что городским транспортом не доедет, и взяла такси. Мешком плюхнулась на переднее сиденье, сказала адрес. Ее тошнило, в мозгу словно каша, и сердце, как бы нехотя, дергалось. Опустила стекло, высунула голову, подставив лицо хлесткому весеннему ветру. Но это помогало слабо — воздух, казалось, дрожал от плотных выхлопных газов, особенно невыносимых на остановках перед светофором.

Кое-как, с головной болью, добралась до дома. На столе ждали две записки: от Володи и Дашки.

«Работаю с редактором, буду поздно, не волнуйся. Целую», — писал муж.

«У нас мероприятие — задержусь. Не дергайся», — просила дочь.

«Ладно, не буду», — мысленно пообещала Дашке.

«Хорошо, что Володя придет поздно, — решила, укладываясь в постель. — А то поднял бы шум, стал вызывать «неотложку»…»

Сердце не отпускало. Стараясь не слишком напрягаться, дотянулась до телефона, набрала на ощупь 03.

— «Скорая»? Девушка, вы бы не могли меня проконсультировать? Если боль в сердце, то…

— Вызывайте врача, — перебила сестра. — Заочно я ничего не могу сказать. А вдруг у вас инфаркт?

— Ну что вы! — засмеялась было Полина, но в сердце словно нож повернули. — Я в принципе очень здоровая. Этого просто не может быть!

— Возраст?

— Тридцать три, — сообщила. Но, вспомнив, что медицина любит точность, прибавила: — Скоро будет.

— Поставьте горчишники на сердце, примите что-нибудь успокоительное…

Полина не заметила, как уснула.

— «О-безь-яна встала очень рано. О-безь-яна съела два банана…» — во все горло распевает Дашка, стоя под душем.

— Ты бы поторопилась, обезьяна! — постучала Полина в дверь ванной. — Папе нужен душ.

Володя идет с утра на какую-то важную встречу, и по этому случаю у них семейный завтрак.

Володя ковырнул два раза вилкой и отставил свое любимое жаркое в сторону.

— Невкусно? — заволновалась Полина.

— Да нет, — помялся Володя, — привкус какой-то… странный.

— Бедненький, — рассмеялась Полина, — привык к термосам! Натуральный вкус тебе уже кажется странным!

— О-безь-яна… — напевала Дашка, стоя между отцом и матерью в лифте, поочередно толкая их то левым боком, то правым в такт песне. — Встала очень рано. О-безь-яна!..

— И чего обезьяне не спится? На работу рано, что ли? — поинтересовался Володя, зевая.

«В самом деле, — подумала Полина, доставая помаду и подводя губы, — была бы моя воля, я вообще бы не встала. Спала бы и спала целую неделю. Через полтора месяца — отпуск. Вот уж высплюсь…»

С двух сторон переулка, ведущего к институту, протянулась разноцветная гирлянда из машин разных марок и выпусков. Но в основном «жигуленки» — преподавателей, сотрудников, студентов. А сегодня в этой оранжево-бежево-синей цепочке выделялось что-то непривычно черное, длинное и сверкающее. У ректора «Волга», а тут кто-то важный пожаловал, — отметила Полина. — «О-безь-яна…» Тьфу ты, привязалась!»