Однажды замужем

— Бывало, наш начпрод наливает для «сугреву» и приговаривает: «Налетай, робя! Хлеб да вода — солдатская еда». Я за всю войну ни разу не приложился. И сейчас не пью и другим не советую.

— И правильно делаете: советы не помогают, — сказал Валерий.

Резковато, правда, но от души: что тут, алкоголики собрались, что ли?

— Мы же по чуть-чуть, папа. Для настроения. Немного даже медицина рекомендует.

Отец оставался при своем мнении-суждении.

— Насчет того, чтобы понемногу, я вам расскажу один случай… — У отца на любой случай жизни есть свой. И конечно, из времен Великой Отечественной. — В упорных боях очищая Сальские степи, мы продвигались на юг… — Неторопливо, обстоятельно, пока Валерий держал в руке свою невыпитую рюмку, развертывал он картину боев. — Так вот, в этом городке фашисты оставили цистерну спирта. Местное население, обрадованное успешным продвижением наших войск, решило воспользоваться этим спиртом, чтобы отметить освобождение города. Пока мы это обнаружили и поставили возле цистерны часового, половина спирта была разобрана. А он оказался метиловым. И те, кто в прошлом пил много, в основном остались живы, а те, кто помалу, — умирали; метиловый спирт в малых дозах усваивается организмом. Происходит отравление…

Я его перебила:

— Все ясно, отец, — лучше пить большими…

Отец посмотрел на меня, ничего не сказал.

Это — страшная история, и я ее знала с самого раннего детства: те, кто выжил, остались на всю жизнь калеками. Года три назад отец ездил в те места. Слушал хор слепых, жертв той цистерны…

В общем, некстати я сострила. Стыдно. Но отец сам меня спровоцировал: надо ему было при госте читать лекцию о вреде алкоголя! Совсем не чувствует, что к месту, а что — нет. Он уже столько врагов себе нажил этой антиалкогольной пропагандой. Хотя бы в нашем подъезде.

И еще он пишет. Любит писать страсть как. Его однополчанин Агапов живет под Москвой, в Мытищах. Отец поехал к нему. Посидели, повспоминали. Агапов за вечер две фляги вина «усидел», хотел за третьей идти, да отец отговорил. А когда Агапов провожал отца на станцию, то по дружбе показал ему «природный источник»: на путях, у въезда на сливной пункт винкомбината, стоят без присмотра цистерны с вином. «Очереди своей дожидаются, — пояснил Агапов. — Соображаешь?» Ну, отец и сообразил. Поднял шум, написал в газету. «Почему бы не продлить железнодорожную линию и не ввести ее на территорию винкомбината? — искренне недоумевал отец. — Затраты на строительство быстро окупились бы за счет экономии на бесконтрольных утечках», — подсчитал, не поленился. Ветку продлили, утечки прекратились. Но прекратилась и его дружба с Агаповым.

А сейчас отец пишет мемуары.

«19 июля группе наших бомбардировщиков «Пе-2» в сопровождении истребителей предстояло нанести удар по фашистским танкам. Решено было обрушиться на врага в районе озера Черного…»

Иногда проснешься ночью и видишь: горит настольная лампа в его «отсеке», отец сидит в наброшенном на плечи кителе и строчит, строчит. «Когда ты спать будешь?» — спрашиваю его. «Э, дочка, успею еще… Знаешь поговорку: «К спящему счастье не приходит!» О каком еще счастье он мечтает в эти годы?

Вот пачка писем, аккуратно перевязанная тесемочкой. «Личные», — написано его рукой. Это — переписка с друзьями-однополчанами. У него в списке было около сотни фамилий. На почту за поздравительными открытками отец ходил с хозяйственной сумкой. Впрочем, это было раньше. Теперь перед многими фамилиями — крестик. Значит — нет человека, некого поздравлять…

Может, и отцу уже недолго осталось свои мемуары писать? Может, зря я его?.. Но ведь он же сам! Сам! Я и слова не успела сказать. «Мне будет там даже веселее: ветераны народ неунывающий», — сказал перед отъездом. И я согласилась. Не стала ни спорить, ни отговаривать. Слишком быстро, наверное, согласилась. А что мне оставалось делать? «Сукцессия», как говорят наши экологи, смена фаз.

Что ж это я расфилософствовалась! Надо скорее убирать: Валерий в любую минуту может нагрянуть. А у меня еще дел!

Телефон! Ну вот, уже едет!

Хватаю телефонную трубку.

— Алло! — кричу. — Алло, плохо слышно! Валера, это ты? Ах, это ты, отец? А я только что о тебе думала… Нет, я часто о тебе думаю, почти всегда. Когда не думаю о Валерке, думаю о тебе… Все хорошо. А у тебя?.. Что гремит? Ах, «музыка полковая»… Ну-ну, ты у меня всю жизнь был молодцом: «Бравый майор Греков!..» Нет, убираю: скоро Валерка придет. Я так счастлива, папа, так счастлива!.. Что? Плохо слышно! И ты тоже?..

Нет, все же хороший у меня отец, очень, очень хороший. «Я рад за тебя, дочка», — сказал на прощание. Тоскливо ему там, одиноко, а ни словом не обмолвился. Бережет меня. Как все в этой жизни сложно! Но что это я закупоренная сижу? Распахнула окна, и в комнату ворвался запах черемухи. Прямо под окном растет. За второй этаж перемахнула. В этом году она какая-то особенно буйная.