Одни сутки войны

Лес на высоте оказался вырубленным — внизу стояла лесопилка, и бревна, вероятно, скатывали вниз. С этой лысой, обезображенной высоты просматривалась и железная дорога.

По опушке разведчики прошли к нетронутой стене леса, нашли густые заросли, и Грудинин, сняв сапоги, первым полез на высоченную сосну. После разведки местности влез на сосну и Матюхин. Влево, южнее, виднелись полоски полей — жалкие и узкие. Правее раскинулось большое село с приземистой церковью, выгонами, переходящими в луга. Прямо перед ним, в выемке между пологими скатами, проходила железная дорога.

Раньше она была, вероятно, незаметна, скрыта лесом. Но, опасаясь партизан, немцы вырубили лес по обе стороны, и теперь дорога лежала как на ладони. Уже через полчаса в сторону станции, возле которой грузились танкисты, прошел состав порожняка, а минут через десять от станции на юг проследовал эшелон. Впереди закрытые красные вагоны, за ними платформы с лесом, с грузом, покрытым брезентом, с машинами. Потом снова платформы с лесом и специальные крытые машины, украшенные свежей хвоей.

Часа через полтора прошел еще один эшелон, но часть платформ несла уже круглый лес — вероятно, пиловочника не хватало, и немцы рубили лес прямо у погрузочной платформы.

Разведчики наблюдали до самого вечера, и до самого вечера вдали слышались взрывы моторов, стрельба, и до самого вечера время от времени по железной дороге проползали то порожняк, то эшелоны. Порожняка было больше. Сомнений не было: эсэсовцы действительно грузились в эшелоны.

В сумерках разведчики возвратились обратно и ровно в двадцать четыре часа и в три часа ночи дали по две ракеты: первая — красная, вторая — зеленая.

Теперь можно было забраться и чащобу, залечь и ждать наступления, чтобы выйти навстречу своим и доложить о выполнении обоих заданий: эсэсовцы выслежены, насадки проверены.

Но Матюхин помнил приказ командарма: если танкисты уходят, сигналить каждый день, вернее, каждые сутки. Значит, нужно проверять и проверять. Мало ли на какую хитрость может пойти противник! Вот почему, так и не дав ребятам отдохнуть, Матюхин опять повел группу через просеку к лысой горе. Они постояли на опушке и услышали далекие пулеметные очереди. Немцы, кажется, обнаружили убитых Грудининым собачников и начали прочесывать лес. Однако Матюхина это уже не волновало.

На этот раз они направились по опушке в сторону села — поближе к станции и месту погрузки.

Село огибала река — извилистая, тихая, с вековыми ивами по берегам, с куртинами берез и дубов на чистых, с крапинками поздних цветов, выкошенных лугах. От них уступом поднималась высота, по склонам которой шли разведчики.

Было тихо, покойно — ни выстрелов, ни гула моторов. Гафур вздохнул и сообщил:

— Воскресенье.

— На войне без выходных, — хмуро откликнулся Сутоцкий и тревожно взглянул на Матюхина.

За эти сутки Сутоцкий как бы сник, держался скромно и больше помалкивал. Андрей Матюхин старался не глядеть в его сторону, и старшина чувствовал его отчуждение.

На северо-западных склонах высоты пошел разнолесок, сосны пропали. Тянуло прелью и грибами. Они попадались на каждом шагу — сытые, подбоченившиеся белые, красноголовые, ровные, как свечи, подосиновики. Иногда попадались россыпи рыжиков и лисичек.

Матюхин проходил мимо грибов спокойно — южанин, он не знал их прелести, а Грудинин и Сутоцкий невольно следили за ними и иногда, не сдержав позабытой страсти, вынимали из-за голенища ножи и срезали особенно красивый гриб.

Он лежал на ладони как белый слиток — тяжелый, влажный от невысохшей росы, источая сытый, застольный аромат. Сущим горем казалась необходимость выбросить такую драгоценность, и ребята грустнели.

— Вам не кажется странной такая тишина? — спросил Матюхин у товарищей. — Даже погрузка не ведется.

— Воскресенье… — опять вздохнул Гафур.

— Ну и что?

— Так у них же всегда в воскресенье потише.

Матюхин задумался. Гафур прав — немцы дисциплинированно соблюдают воскресный отдых, особенно утренний: молитва, жирный завтрак, некоторое расслабление. Но позднее словно спохватываются и делают дела быстро, четко, но как бы скрывая от самих себя работу, переводя ее в удовольствие.

— Что ж, подождем, пока они отдохнут.

К полудню на выгоне за рекой начали собираться солдаты, подъехали машины. Стало шумно и крикливо. Появилась походная автолавка. Возле нее столпились солдаты. Солнце засверкало на бутылках.

Начался солдатский отдых — с песнями, лихими выкриками и танцами. Странно было смотреть на этот словно бы и бесшабашный, но тщательно отрегулированный разгул: ни драк, ни пьяных, ни ругани. Хоть и шумно, но очень прилично и дисциплинированно. Лучшее место — старшим по званию, первый стакан пива или рюмка шнапса — им же. Должно быть, поэтому старшие по званию не замечали расстегнутых мундиров, закатанных рукавов — свобода на отдыхе есть свобода…