— У-у… у меня… нет! — пролепетала она.
— Жадина! — презрительно бросил Тыну. — Тогда, по крайней мере, посмотри, что у меня здесь в ухе болтается. Как ни таращу глаза, а все равно своих ушей не вижу!
— Сверху белое, блестящее. А пониже узорчатое желтое кольцо, — сообщила Мику-Пака.
— И блестит?
— Блестит.
— Ха-ха-ха, — обрадовался домовой. — Золото! Это золото! — Он потряс колечком. — Это золото!
Слышишь, как звенит!
Домовой наслаждался позвякиванием довольно долго. Мику-Пака с удивлением наблюдала за ним. С гораздо большим удовольствием она бы теперь порыла землю, но грубое замечание нового соседа значительно поколебало ее уверенность в себе.
— Серный чад и третьи петухи! — вдруг заорал домовой. — Хозяин меня бесстыдно надул. Он сделал меня без метлы! Скандальное недоразумение!
— Он сказал, что ты можешь кататься на мне, сколько тебе вздумается, — сообщила Мику-Пака.
Глаза Тыну тотчас засветились.
— Он это вправду сказал?
— Сказал!
— Можешь поклясться?
— Могу!
— Тогда поклянись! Серным чадом и третьими петухами!
— Клянусь! Серным чадом и третьими петухами.
— Что же мы канителимся! — И домовой вскочил в седло. — Сделаем пару кругов по острову: мне надо знать, где тут можно что-нибудь свистнуть. Айда, поехали!
Бешеным галопом они вылетели со двора.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Страшный пират сидел на матросском сундуке и курил. Он был так поглощен этим занятием, что дымил, как вулкан. Склонами вулкана возвышалась измятая пиратская шляпа, пока, наконец, густые серые облака не заволокли и ее вершину. Непроницаемые дымные сумерки окутали моряцкий сундук.
С половины Белопуза появилась девица Кристина, держа в руках найденный на чердаке детективный роман без начала и конца. Она удивленно воззрилась на загадочное явление природы.
— Мадам Марианна! — крикнула она в кухонную дверь. — Мадам Марианна, боюсь, что у вас в комнате пожар!
Испуганная Марианна выглянула из двери.
— Как вы меня напугали, Кристина, — облегченно вздохнула она. И добавила: — Не обращайте внимания, это всего-навсего страшный пират. Он думает!
Марианна раскатывала в кухне слоеное тесто. Девица Кристина, прислонясь к косяку, со скучающим видом наблюдала за ее деятельностью.
— А вы все читаете, Кристина? — сказала Марианна.
Девица Кристина прореагировала на это едва заметным пожатием плеч.
— Вам нравится то, что вы сейчас читаете?
— Да так… — Кристина слегка приподняла одно плечо. — Ничего…
— Вам бы побольше бывать с Мальви и Катри, — сказала Марианна.
— Чтобы возиться с этими дурацкими сетками, шпульками и прочей ерундой. Благодарю покорно!
Наступила пауза.
— Боюсь, вам станет скучно, — сказала Марианна.
— Я-то как-нибудь выдержу, — вздохнула девица Кристина. — Но я просто не представляю себе, что делать бедной мадам Фридерике!
— А кто она вам? — поинтересовалась Марианна.
— Да так… одна вполне сносная пожилая дама, — процедила девица Кристина. — Она ужасно ко мне привязалась… Сегодня у нее гости, а меня нет… Я просто не представляю, что она, бедняжка, будет без меня делать, — с выражением мученицы она покачала головой. — Просто невозможно себе представить! — В ее больших, и, кстати, очень красивых глазах отразился неподдельный ужас.
По-видимому, тяжесть предполагаемых забот мадам Фридерики легла и на плечи Марианны. Она с силой надавила на скалку и ушла в себя.
Девица Кристина по-прежнему стояла в дверях и следила за мельканием скалки в умелых руках Марианны.
Понемногу губы ее начали обиженно кривиться. Она гордо задрала свой носик и собралась уходить. Девице Кристине и впрямь было скучно. Ужасно скучно!
В метеорологических условиях над матросским сундуком за это время существенных изменений не произошло. Из клубящихся туч виднелись лишь ноги Одноглазого Сильвера. Вряд ли под такими густыми тучами могли взойти розовые цветы радости, это девица Кристина сразу постигла, руководствуясь тренированным чутьем светского человека. Она настроилась на беседу.
— Мужчинам, конечно, хорошо. Если их что-то угнетает, они прячутся в облака дыма, — заметила девица Кристина, прислонившись к печной трубе. Она выбрала тон, который как нельзя лучше подошел бы раненому оленю.
За облаками — ни движения, ни звука.