Одноклассники

— В виновности человека, которую надо сначала точно установить, прежде чем его... Да, и во-вторых... Подожди, я сейчас сформулирую.... Подожди, сейчас скажу... Да, воспитание жестокости. Что же это! Восемь лет минуло после войны. А сколько еще духа жестокости, ненависти, мести. Меня это ужасно гнетет. Я не понимаю, зачем это нужно. И ты тоже стал жестче. И у тебя это не от войны. Не случалось ли тебе на работе в последнее время выносить решения более жестокие, чем ты считал необходимым? Не приходится ли тебе быть с людьми строже, чем ты сам того желаешь? И, конечно же, ты ищешь в прошлом именно те примеры, которые оправдывают твои нынешние действия. У меня такое чувство, будто ты предпочел бы гибель моего отца от рук врагов, чтобы даже такой ценой перетянуть меня на сторону своей правды.

— Ирис, не теряй контроля над собой!

— И что это у тебя за особая правда? — продолжала жена, в пылу спора не обратив внимания на реплику мужа. — Какая правда может заключаться в воспитании ненависти и злобы? Каким народным массам это требуется? Народу нужен хлеб, нужна одежда, нужно искусство. Каждый человек, который умеет что-нибудь делать, полезен, и надо его использовать. А ненависть? Если потребуется, если придет беда, ненависть родится за час, за одну минуту. Зачем нужны эти беспрерывно гудящие печи, в которых выпекают ненависть? Ах, давай лучше помолчим, я устала, а ты ничего не можешь мн объяснить. Весь наш спор бесполезен.

— Не совсем. По крайней мере для меня. Я, может быть, еще вовремя узнал, на какую шаткую базу опирается понятие моей жены об обществе. К сожалению, я должен спешить на работу. У нас в четыре партсобрание. — Он посмотрел на часы. — Хотя меня и считают в отъезде... Нет, я все-таки пойду.

Торопливо натягивая тяжелое темно-синее пальто, он еще раз подошел к двери комнаты. Ирена только теперь заметила, как холодно поблескивают серые глаза мужа на раскрасневшемся лице.

— И еще одно, Ирена, чтобы я не забыл сказать! Я все-таки не позволю тебе окончательно погрязнуть в трясине. Не могу этого допустить. Надеюсь, вечером ты не изумишь меня новыми открытиями в науке об обществе. Поверь, достаточно и того, что ты уже открыла.

Он стремительно вышел. Было слышно, как лестница скрипит под его быстрыми шагами.

Ирена не могла оставаться одна. Все предметы в этой большой, хорошо обставленной комнате словно просили ее уйти.

Айта не знала, где живет Пальтсер. Если б она могла предвидеть, что подруге так срочно понадобится его адрес, она бы спросила вчера, когда они с Вамбо прощались. Но ведь можно справиться в городском адресном бюро.

— Почему ты должна повидаться с ним именно сегодня? — удивилась Айта, глубоко затаив ревнивое чувство.

— Уж я такая. Мне перед ним ужасно неудобно. Это ощущение не проходит, а усиливается.

— Ты ни в чем не виновата.

— Айта, какие у тебя сегодня дела? Скажи, ты очень занята?

— А что?

— Нет, скажи, занята? Скажи правду.

— Не очень. Тетради надо проверить, но я еще успею. Подготовиться к урокам — два-три часа. Ах да, еще надо нанести один визит. Очень способный парнишка, но учительница русского языка жалуется, да и другие тоже, что он не учит уроков и не слушается. Я должна посмотреть, чем он занимается дома. Первые педагогические опыты.

— Значит, ты сегодня занята.

— Сегодня как раз сравнительно свободна. Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой? Могу пойти.

На озабоченном лице Ирены отразилось чувство облегчения.

— Тогда идем сейчас же.

— Пошли!