Одноклассники

— Покой в семье! Ты мне говоришь о покое, когда люди кругом страдают.

Вамбо на мгновение задумался.

— Хорошо. Я плохой советчик в таких делах. Неизвестно, как я поступил бы на твоем месте. Может быть, точно так же.

На улице вдруг резко похолодало, и все дома, казалось, пылали холодным пламенем в лучах заходящего солнца. Ирена посмотрела на играющих детишек, одетых в коротенькие пальто, и почувствовала, как дрожь поползла по телу.

— А ты, Ирена, должна была бы когда-нибудь помучиться и за себя самое, — сказал Пальтсер, торопливо шагая рядом.

— Я? Подожди минутку, ты не мог бы идти помедленнее? Почему ты так сказал?

— Тогда бы ты осознала, что все не так страшно, как ты думала. Есть люди, которые при виде мерзнущего человека мерзнут больше, чем он сам. У меня создалось впечатление, что ты того же десятка — слишком восприимчива к отраженным рефлексам.

— Отраженные рефлексы! Знаешь, меня просто злит, что я никогда не умею предпринять ничего разумного. А за мой домашний мир ты не тревожься. Женщины умеют вести такие дела. Беги, твой трамвай. А я пойду к автобусу.

В душном автобусе женщина постарше Ирены хотела уступить ей место, но Ирена отказалась, мило улыбнувшись, и стала пробираться вперед. В порывистом желании Вамбо навестить Айту было что-то согревавшее душу. По-видимому, между ними возник какой-то искусственный барьер, и от Ирены Урмет была хоть та польза, что Вамбо теперь поспешил устранить эту преграду. Какие они оба чудесные, симпатичные люди!

На остановке «Силикат» из автобуса вышло много пассажиров, и улыбчивая, воинственно настроенная женщина получила возможность сесть; теперь стало еще удобнее обдумывать все детали.

Как поступить, если Эйно не захочет помочь Айте вернуться в школу? И стоит ли представлять себе такой трудный вариант? Вину Айты можно понимать только в кавычках. Уволена она совершенно несправедливо. Эйно может в министерстве сделать для нее все, что надо. Он слишком хорошо знает Айту, чтобы относиться к ней с подозрением.

И все же — вдруг он не захочет? Тогда придется сказать решительные слова: «Ты подозреваешь Айту? Я считаю ее прекрасным человеком и талантливой учительницей. Мы с тобой по-разному смотрим на жизнь». Если Эйно начнет теоретизировать — дескать, жизнь и отдельная личность не одно и то же, тогда ему будет сказано: «Жизнь — понятие широкое, и здесь различие во взглядах возможно. Но Айта — конкретна. Айта — это жизнь человека, и относиться к ней люди могут только так, как она того заслуживает».

Редко случается, чтобы диалог, придуманный человеком заранее, был повторен слово в слово и в действительности. Беда в том, что при построении воображаемого диалога учитываются только возможные мысли противной стороны, они предполагаются так же, как ходы незаконченной шахматной партии при домашнем анализе. Когда же противник сам садится за доску, первые ходы действительно могут совпасть с предполагаемыми, конечный же результат зависит от развития игры в целом. Но может случиться и так, что уже первый ход противника вдруг окажется совсем иным, чем предполагалось, он потрясающе прост, удивителен и совершенно меняет весь дальнейший план игры.

Эйно орудовал в саду, возил на железной тачке камни к яме, выкопанной для будущего бассейна. Очевидно, он начал работать еще тогда, когда пригревало солнышко, и до сих пор даже не опустил завернутые по локоть рукава синей рабочей блузы. Ему не хотелось расспрашивать Ирену, почему она так поздно пришла, — объяснение могло оказаться очень долгим, а светлое время лучше использовать для работы. Вот выкурить сигарету — это можно себе позволить.

Но Ирена захотела сразу же поговорить с ним серьезно. Что случилось? Нельзя ли попозже? Ирене не терпелось сообщить важную причину своего позднего возвращения. Эти самые ирисы, которые Эйно только что пересадил на грядку, неожиданно свели ее с Айтой, от нее она сейчас и пришла. О Пальтсере Ирена предпочла сейчас не упоминать.

— Ты знаешь, что у Айты очень плохи дела? — интригующе начала она, пытаясь отвлечь внимание Эйно от садовых работ.

Но ход, которым ответил муж, был как удар по незащищенной голове.

— Да, я знаю.

— Знаешь? И давно?

— Почти с того времени, как она наделала глупостей. Тогда мне не хотелось тебя волновать. Я был уверен, что ты начнешь беспокоиться о ней и выпрашивать у меня услуг, которых я, к сожалению, не могу ей оказать.

— И ты все время скрывал это от меня?

— Мне казалось, что вы больше не видитесь, и я... — Эйно в рот попала крошка табака, и ему пришлось повозиться, прежде чем удалось ее выплюнуть.

— А знаешь ли ты, что она сторонилась нас потому, что не хотела от тебя никаких услуг? Понимаешь ли ты, насколько она благородный человек? Она очень меня просила не говорить с тобой о ее делах. Но я не могу поступить иначе. А теперь еще выходит, что ты знал, но скрывал от меня.

— Ну, допустим, скрывал. Ладно, скрывал. Но почему? Не было смысла втягивать тебя в такое неприятное объяснение, ведь я не могу ничего для нее сделать.

— Ты не хочешь, верно?