Одноклассники

— Я был бы необычайно доволен, если бы мог. Ради тебя. Я даже думал об этом, когда все случилось. Но материал оказался сильнее наших желаний. Тут ничто не поможет.

— Ты простудишься.

— Да, надо двигаться. — Эйно отшвырнул окурок и начал грузить камни в тачку.

Ирена пошла в дом готовить ужин. Нагнувшись, чтобы достать из-под плиты растопку, она почувствовала подступающую к горлу тошноту. Ее долго тошнило над раковиной горькой зеленоватой водой, которая попадала в нос и противно раздражала слизистую оболочку. Как только судорожные спазмы в животе немного ослабели, она прополоскала рот водой из-под крана, даже сполоснула все лицо, потом, осторожно ступая, держа платок у рта, пошла в большую комнату и легла на диван.

Эйно еще долго возил камни, но радость, которую он прежде ощущал от работы, как ветром сдуло. То, чего он так боялся, все-таки случилось. А он-то надеялся, что с течением времени вся эта история забудется! Когда заведующая районо Мадиссон, антипатичная особа с птичьим лицом, рассказывала об этом факте в своем выступлении на районной конференции, в ее словах чувствовалась похвальба, желание продемонстрировать свою сверхбдительность. К сожалению, сам факт соответствовал внутреннему облику Айты Плоом. Не потому, что родители Айты уехали за границу как политические эмигранты. На этот мощный аргумент Мадиссон Урмет тогда мысленно махнул рукой. Родители родителями. Но Айта сама незадолго до этого разоблачила свою суть, находясь под их, Урметов, крышей. Иногда достаточно одного слова. Айта требовала дифференцированного подхода к человеку, имея в виду того типа, того слизняка, Пальтсера, с его красивыми глазами, который так коварно сумел сыграть на чувствах женщин, который целый вечер болтал о политике, как будто завоевал на то право.

Эйно кончил работу, но в дом пошел не сразу, а выкурил еще одну сигарету, усевшись на поленнице за домом.

И вечно что-то грубое врывается в нежную ткань любви. Может быть, сделать вид, что уступаешь, только сделать вид, пообещать ласковым голоском, что Эйно Урмет попытается действовать со всей силой своего авторитета, замолвит словечко где следует, предпримет, как говорится, шаги? Нет и еще раз нет! Такими вещами не играют. Ирена наконец должна понять, что такое жизнь и кто есть кто. И что за странное влечение постоянно ведет ее к этим смутным, засоренным слоям? Своего рода наркомания, политическое самаритянство. Для нее важно лишь страдание, и кроме него она не видит ни связей, ни причин, ни следствий.

После захода солнца воздух стал еще холоднее. Страстное пение скворцов перед ночным покоем звучало как концерт милицейских свистков.

Эйно затоптал окурок и пошел в комнату.

Вторая ссора в их супружеской жизни. Первая ссора в новом доме. Что поделаешь. Кто боится ссор, должен жить, как червяк. Нет, ни за что!

Набитая поленьями колонка в ванной была холодной. Черт с ней. Можно помыться и так, слегка, под краном. А негодование лучше всего гасит аппетит.

— Я знаю, ты хочешь есть, но на меня напала рвота, только сейчас прошла, — сказала Ирена таким спокойным голосом, словно ничего не случилось.

Высокий мужчина в халате до полу чистил ногти и прислушивался. Ухо любящего чутко. Оно улавливает под внешним спокойствием ледяную струю, и ее глубина вызывает ужас.

— Это дело... можно рассмотреть заново, хотя я должен предупредить...

— Лучше не предупреждай. Я больше никогда тебя не попрошу ни о чем таком.

— Хорошо. Это действительно было бы хорошо, не будь в твоем тоне столько злобы по отношению ко мне.

— Ох, нет! Откуда ты взял? Будем жить в мире. У нас теперь отличная квартира, целый дом в нашем распоряжении, скоро у нас появится великолепный сад, в котором мы будем показывать гостям редкие сорта цветов. Чего же еще может желать душа женщины. Какое ей дело до бывшей соседки по парте? Разве в конце концов не все равно, с кем поддерживать отношения? Супруга полковника такой приятный человек, и у нее всюду знакомства...

— Не паясничай. Я тебя понимаю. Тебе сейчас действительно очень тяжело. Но разве я виноват, что у нас есть враги, что враг чертовски ловок и умеет подчинить своему влиянию даже прекрасных людей?

 — И мы, конечно, отказываемся от этих прекрасных людей, отталкиваем этих прекрасных людей в сторону без малейшего сожаления, без всякой борьбы.

— Кто сказал, что мне не жаль Айту? Несчастная девушка. И все-таки я не хочу из-за нее превращаться в нечто бесхребетное. Пусть она поймет, почему наши учебные программы составлены так, а не иначе, пусть признает свою ошибку, и мы примем ее на работу, попробуем, рискнем. Но так, как поступила она... Ведь это ультиматум одного человека целой армии. Это же смешно.

Ирена не в силах была спорить. Аргументам мужа она могла противопоставить только горячее желание снова видеть Айту в школе. В этом столкновении чувства и рассудка ей казалось, будто она уходит под воду, ей не хватало воздуха, грудь теснило. Удушье заставляет барахтаться, искать какого-то другого выхода.