Одноклассница

– Что-то похожее было и у меня. «Только так выразительно рассказать об этом я бы не смогла, -сказала она, а потом добавила с оттенком иронии, – талантами ты, видимо, щедро одарен».

На улице уже сгущались сумерки. Краски стали тусклее и лаконичнее, город предчувствовал закат, чтобы стать тише и медленнее. А в памяти моей вспыхнул отрывок воспоминания, которого внезапно остро взбередил забытое чувство. Я пытался было вспомнить, что за кадр моей жизни подсветила моя неверная память. А память, похоже, как и город чествовала приближение ночи. Ей тоже захотелось немного отдохнуть. Но напоследок память напомнила мне про ту улицу, которую мы проходили в поисках заветной шавермы. Наверняка, вечером там будет особенно приятно прогуляться.

– Лена, по дороге сюда мы прошли одно место, кажется, это был проспект.

– Да, помню – сказала она. – Это проспект имени Пушкина. Неплохое место для завершения дня…

Зазвонил ее телефон. Он лежал на столе. На экране колючими буквами отобразилось имя Максик. Она тоже увидела имя. Но мне совсем не ясно было, что это значило для нее. Она просто выждала, когда телефон сдастся, и лишь потом взяла телефон в руку. Через некоторое время телефон снова дал о себе знать, но на этот раз лишь коротким писком входящего сообщения. Лена провела по телефону, два раза ударила по экрану и внимательно пробежалась по строчкам. Потом без запинки ответила.

– Значит, нам туда дорога, – как в ни в чем не бывало сказала она, выпорхнув из жизни, о которой посторонние, как я, знать не должны.

6 часть

– Ты слышишь музыку?! – сказала возбуждённая Лена.

Может быть, так на нее действовала надвигающаяся ночь. Летом ночи совсем другие, в них присутствует сладкое предчувствие и обманчивая свобода. Жизнь превращается в праздник, который обязательно должен обернуться ярким запоминающимся событием, почти как в кино.

Лена была будто пьяная, и, оказалось, это заразно. Меня тоже пьянила жизнь, надеждою полная.

– Это танго, Саша!

Она держала меня за руку. В первый раз она коснулась меня. Ее холодная рука тянула меня туда, где праздник еще краше, где сердцу будет еще радостнее.

Когда мы вышли к проспекту, оказалось, что теперь он полностью стал пешеходным. Машин не было, зато было много гуляющих. И музыка стало еще громче. Она была рядом. И у вывески с надписью «Черный дрозд», заведения назначения которого я не понял, собралась толпа зевак. Музыкантов не было видно, но музыки было достаточно, чтобы снова влюбиться в жизнь, и в Лену, и в этот город.

Лена сходу начала двигаться в такт энергичного танго. Она смотрела на меня, как ребёнок, совсем как тогда в далеком детстве. И мне обязательно хотелось сделать все сейчас для нее. Танцевать я правда не умел, тем более уточнённое танго. И меня вдруг захлестнула волна сожаления от того, что я не решился в прошлом взять пару уроков танца, хотя бы вальса.

А Лена тем временем двигалась соло, исполняя грациозные па и картинно вскидывая голову, будто подчиняясь невидимому партнеру. Все это продолжалось недолго, потому что к ней подошел мужчина в черной свободной рубахе, льняных брюках и тканых слипонах на босую ногу. Мне показалось, что он гораздо больше подходит всей этой летней вечерней атмосфере. Но Лена, к моему удивлению, не приняла приглашения бойкого партнера. Она смотрела на меня. И я решился.

Я был уверен, что моя решительность ей очень понравится.

– Все очень просто, – сказала у самого моего уха, коснувшись его губами, горячими губами, – просто не думай, ни о чем. Этот способ всегда срабатывает, хотя бы раз.

И музыка понесла меня, путями аргентинского прибоя, терпкого бриза и страстной гитары. Ее холодные руки, жаркие губы совсем близко и эта музыка показали мне, чем дышат звезды над побережьем далекой Атлантики.

Мама тоже, как Лена, очень любила танцевать. Помню однажды, в один из особенно морозных зимних дней, у нее был выходной, и мы весь день просидели дома. Из бывалого японского магнитофона похрипывало, спотыкаясь на бороздках жеваной магнитной ленты, солнечная музыка Агутина. Мама его очень любила. И мне тоже нравилась эта летняя русская песня с совсем не русским духом. Мы весело отплясывали с мамой: она грациозно и деликатно, а я – бодро и размашисто, так что посуда звенела за стеклом серванта. Кажется, я тогда любил танцевать или просто был счастлив.

Тем временем бодрое танго сменилось бесшабашным рок-н-роллом. И город, как в разгар маскарада, скрывший свое северное лицо под маской ночи, задрожал от звуков быстрых аккордов. Мы остановились. Я пытался вслушаться в ритм и мелодию, но детализация звуков стала недоступна для меня. В этот момент я все еще стоял под небом знойной Аргентины, всматриваясь внимательно в глаза моей неугасающей любви.

Никто не в силах остановить дыхание, чтобы замедлить жизнь, сделать ее длиннее, но где-то между вдохом и выдохом есть место, где нет времени, и нет конца. Тогда мне показалось: я поймал этот неуловимый редкий момент.

– Не все так плохо, – сказала Лена. – Не умеющий танцевать мужчина – это не самое страшное.

– Вот так значит? – сказал я, с деланой обидой.