Однолюб

Девочка, которой давно уже надоело сидеть в машине, взяла его за руку, и они не торопясь пошли по дорожке в сторону железнодорожной станции. Виктор говорил, а Леночка внимательно слушала и иногда кивала. Они прекрасно понимали друг друга. Он не ошибся. Конечно же, это именно та девочка! Полина – вдруг всплыло имя, и сердце сжалось от боли. В электричке он посадил девочку на колени, чтобы она могла смотреть в окно. Леночка завороженно глядела, как за стеклом расплываются зеленые пятна деревьев и бегут вслед за ними маленькие домики. Она никогда раньше не каталась в поезде…

После внезапно оборвавшегося звонка Анны Рудавин почувствовал себя совсем плохо. Он набирал номер снова и снова, но она не отвечала. Это выбило его из колеи. Приятное возбуждение, которое Рудавин чувствовал последние дни, моментально испарилось. Подступала паника. Руки дрожали, мысли путались. Нужно было предпринимать хоть что-то, пока Людмила не добралась и до него.

Он подумал, что если кто и перехватил девчонку, так это может быть только один человек – тот, кто помогает Воскресенской. Петр вскочил, опрокинув стул, подхватил портфель и вылетел из своего кабинета. Его слегка познабливало, но действовать нужно было немедленно. Если ее помощник сейчас в доме Насти, то она осталась одна… Одна! Беззащитная калека в большом пригородном доме. Он обязательно успеет первым…

Рудавин сел за руль и дал отбой тронувшейся было за ним машине охраны. Сам. Он сведет с ней счеты сам. Только отверстие в ее высоком прекрасном челе вернет ему спокойный сон. Он и секунды не станет медлить. Она должна понести наказание за тот омерзительный страх, который он испытывал в последние дни. Петр несся на предельно допустимой скорости. Поворот, еще поворот, прямо… Он не просто ехал к дому, где, по его предположениям, скрывалась Воскресенская. Он словно несся сквозь время, переживая заново все, что испытал на своем веку. Почему-то вспомнилась мать и то, что он не навещал ее уже два года. Вспомнилась их старая, пропахшая жареной рыбой коммуналка с длинными коридорами, освещенными тусклыми маленькими лампами с грязными плафонами. Потом – перила моста, а сразу же следом, без переходов, – первая поездка в Америку.

Петра лихорадило не на шутку. Хотелось прервать воспоминания, но усилием воли он не мог этого сделать, пытался отвлечься, но воспоминания накатывали снова и снова. В какой-то момент он сообразил, что именно так, вероятно, – крупными кусками кинопленки – мелькает прошедшая жизнь перед умирающими. Но ведь он не умирал. И не собирался умирать. Почему же крутится кинопленка? Может, оттого, что красавица Людмила была самой смертельной опасностью, которую он только мог себе представить…

Он приехал быстро, слишком быстро, чтобы успеть взять себя в руки и трезво оценить обстановку. А потому остался в машине, по-прежнему крепко сжимая руль. До дома Воскресенской было рукой подать. Но бросаться туда сразу же он не собирался. Впервые он так отчетливо ощущал страх. Страх парализовал его. И стал нашептывать однообразные речитативы. Могло ведь случиться так – в каждом его слове звучал глубокий подтекст, – что каким-то чудом Анна, эта брезгливая старая дева с выцветшими глазами, сохранила преданность Воскресенской и теперь они подстроили ему ловушку, в которую он прилетел как мотылек на свет лампы. Анна была здесь и видела дом. Кто знает, может быть, она видела и Людмилу, говорила с ней? Может быть, Воскресенская давно нашла способ связаться с ней? Может быть, они заодно с самого начала?

Рудавин постепенно становился пленником этой мысли. Он все понимал, но ничего не мог с собой сделать. Ум работал четко и быстро, а тело было парализовано животным страхом, и сердце колотилось как после километровой пробежки. Сколько времени он просидел так, коченея от собственных мыслей, сказать трудно. Только в какой-то момент он понял – пора. Нужно действовать. Страх не оставлял ему ни выхода, ни выбора. Он окончательно решился выйти из машины, протянул руку к двери, но в этот самый момент мимо него прошли, весело болтая, отец с маленькой дочерью. Сначала он даже не обратил на них внимания. Просто сидел и ждал, когда они отойдут подальше. Он опомнился, только когда мужчина – тот самый весельчак-отец – распахнул по-хозяйски калитку того самого дома. Петр прикрыл глаза рукой и рассмеялся. Какой же он идиот! Вот он – помощник Людмилы. Несмотря на свое состояние, седой затылок мужчины он рассмотрел, а вспомнить лицо не составило труда. С этим помощником он справится быстро. А девочка, должно быть и есть дочка Насти. Замечательно. Он снова был полон энтузиазма и теперь мог только посмеяться над тем, как только что корчился от страха. Петр вышел из машины. Последнюю мысль, промелькнувшую в голове и попытавшуюся сбить его с толку: «Каким же образом юродивый сумел отнять девчонку у Анны»? – он отмел безжалостно и легко…