Однолюб

Так рассуждал Дан уже у самого дома, затаившись в непролазных зарослях малины, вымахавшей высотой с человеческий рост. И в этот момент он отчетливо услышал глухой хлопок. Нужно было действовать без промедления! В наступивших сумерках Дан пробрался к веранде и, слегка приподняв оконную раму, потянул на себя. Окно растворилось без малейшего шороха…

Рудавин рассчитал все верно. Она не закричала и не позвала на помощь. Да и какую помощь мог оказать ее великовозрастный недоумок?

В комнате было темно, но не настолько, чтобы он не мог разглядеть ее лицо. В глазах Воскресенской стоял ужас. И он некоторое время молча любовался этим небывалым зрелищем. Она его боялась! Ну чем не сатисфакция, спрашивается, за бессонные ночи и отсутствие аппетита? На сердце отлегло. Он снова вышел победителем.

– Сядь, – сказал он ей почти ласково, почти прощая все, что ему выпало испытать после ее побега. – Тебе ведь тяжело стоять – садись.

Не сводя с него глаз, Воскресенская попятилась и опустилась на стул возле кровати.

– Я собиралась… – начала было она, но не узнала собственного голоса.

Ее бил озноб, голос дрожал. Сегодня ей было что терять. Она понимала: Петр убьет ее. Она бы на его месте поступила точно так же. Только сделала бы это значительно раньше. Все его тяга к эффектам… Но если собственная участь ее беспокоила мало, то участь того седого дурачка, который сидит сейчас наверху, нахохлившись, и любуется маленькой девочкой, была ей совсем не безразлична. Рудавин не оставит свидетеля, даже если тот полоумный. А значит, она должна попробовать предпринять хоть что-то…

– Ты собиралась расправиться со мной – это ты хотела сказать? Я бы с удовольствием послушал, какой способ ты избрала для достижения этой непростой цели. Может быть, он и мне пригодится когда-нибудь.

Она молчала.

– Все так же не хочешь со мной разговаривать? Ну что ж! Я, собственно, пришел сюда не для того, чтобы послушать тебя, а для того, чтобы попрощаться. Так что, голубушка… – И он поднял пистолет.

И тут Людмилу словно прорвало. Она заговорила быстро, захлебываясь словами. Про школу, про Витю, про то, как попала в организацию. Обрывочно и бессвязно, но с такой страстью, что от неожиданности Петр даже опустил руку с пистолетом. Он смотрел, как блестят ее глаза, слушал, какой вздор она несет, и не мог поверить, что перед ним – Воскресенская. Та самая Воскресенская, которая переступала через людей с невозмутимостью римской матроны, та, которая не одного и не двоих отправила на верную гибель. А теперь она сидела под дулом пистолета и исповедовалась ему. Это действительно была исповедь! Настоящая, неподдельная перед предстоящей смертью. «В конце концов, это даже интересно – побыть пастором», – решил Петр. Несколько минут в запасе у него было. Да и куда теперь торопиться?

Голос Людмилы дрожал, она запиналась на полуслове и начинала новое предложение, не окончив предыдущего. Речь ее постепенно становилась более связной, голос – более уверенным, словно ею овладел сильный душевный порыв, она говорила все громче и громче. Голос ее звенел в пространстве пустой комнаты, как сигнал тревоги. Петр этого не понял. Его настолько удивило неподдельное чувство, да и смысл того, о чем она говорила, что он и не заметил, как сзади бесшумно промелькнула чья-то тень и, пожалуй, не почувствовал, с какой силой опустилась на его шею чугунная кочерга. Он умер мгновенно, еще до того, как его тело с грохотом рухнуло на пол.

Рудавин упал, а Виктор робко подошел к Людмиле, с которой началась форменная истерика. Она плакала и смеялась одновременно, выкрикивала, всхлипывая, какие-то глупости о том, как она любит его, о том, что она его недостойна. И все время прижимала голову Виктора, покорно сидящего у ее ног, к своей груди.

Когда слезы иссякли и Людмила стала приходить в себя, она вдруг подумала, что она – самая обыкновенная женщина. Пропади она пропадом – работа в организации, пропади пропадом все, чем она жила, – власть, влияние, деньги. Хотя, нет. Деньги им теперь очень пригодятся. Пора уезжать отсюда как можно дальше. Куда-нибудь на окраину Европы, в маленькую деревушку повыше в горах. Там она с удовольствием проведет остаток своей жизни вместе с Витей. Денег им хватит, об этом она позаботилась. В последние месяцы, еще до того, как на них обрушились всевозможные несчастья, Людмила часто подумывала о том, что у нее могла быть иная жизнь – с Виктором и возможно – с их детьми, где-нибудь там, где ее никто не будет искать. Она не верила, конечно, в то, что когда-нибудь решится на такое безумие. Но на всякий случай, с великим риском для себя, перевела несколько сотен тысяч долларов в один из нейтральных банков. Мало ли как все сложится! И теперь, выходит, не зря. Нужно только выбраться отсюда. И поскорее!

Виктор прильнул к ее губам. Она закрыла глаза и снова забыла о том, что у него седая голова и рассудок не в порядке. Поцелуй был такой же стеклянный, как в юности. Они начнут все заново.

– Я приведу нашу девочку, – сказал Витя.

– Да, – ответила она.

И в этот момент дверь закрылась.