Одолей меня

– А вам не приходит в голову мысль, что мне, может, не дает покоя судьба девочек, которых я когда-то любила как сестер? – бросает она. – Или та ложь, которой меня пичкали родители, или смерть невинных людей, которых они убивали? Или что однажды я открыла глаза и поняла: я – винтик в той системе, которая не только уничтожает мир, но и зверски убивает каждого в нем?

Черт!

Я могу чувствовать… могу чувствовать, как сердце мое наполняется, переполняется. Мне нечем дышать, будто внутри что-то теснится, грудь вот-вот разорвется. Не хочу беспокоиться за Назиру. Не желаю чувствовать ее боль или связь с ней и все такое. Я просто хочу руководствоваться разумом. Быть хладнокровным.

Заставляю себя вспомнить шутку, которую вчера рассказал Джеймс, глупейший каламбур – что-то там с кексами, шутка была такая убогая, что я чуть не плакал. Я сосредоточился на воспоминании о том, как Джеймс хохотал и фыркал так сильно, что кусочек пищи вылетел у него изо рта. Я улыбаюсь и мельком смотрю на Джеймса – он уже почти спит в своем кресле.

Вскоре стеснение в моей груди ослабевает.

Теперь я могу по-настоящему улыбаться, гадая, насколько странно, что я люблю дурацкие шутки больше, чем хорошие.

Вдруг Иан говорит:

– Не хочу показаться бессердечным. Просто фотки слишком удачные. Те, что ты подобрала для показа. – Он пристально рассматривает единственное фото в своей руке. – Эти дети могут быть кем угодно.

– Посмотри поближе. – Назира встает, чтобы получше рассмотреть фотографию в его руке. – Как ты думаешь, кто это?

Я наклоняюсь к Иану – он недалеко от меня – и смотрю ему через плечо. На самом деле нет никаких сомнений – сходство очевидно.

Джульетта. Элла.

Она, еще ребенок четырех-пяти лет, стоит улыбаясь перед камерой. Протягивает букет одуванчиков, будто предлагает его фотографу. А рядом, чуть в стороне, другая фигура. Мальчик. Его светлые волосы почти белые. Он напряженно смотрит на единственный одуванчик в своей руке.

Я едва не падаю со стула. Девочка – это Джульетта, а другой…

– Уорнер? – восклицаю я.

Адам резко поднимает взгляд. Смотрит на меня, на Назиру, потом недоверчиво – на фотографию. Округляет глаза.

– Не может быть, – качает он головой.

Назира пожимает плечами.

– Не может быть, – повторяет Адам. – Нет, невозможно. Никак не выходит, чтобы они так давно знали друг друга. Уорнер понятия не имел, кто такая Джульетта, до встречи с ней. – И когда Назира даже не шевелится, добавляет: – Это точно. Я знаю, ты думаешь, что я кусок дерьма, но я прав. Я там был. Уорнер выспрашивал у меня все о ней, прежде чем подсадить меня к ней в психушку. Он не знал, кто такая Джульетта. Никогда ее не встречал. Никогда не видел ее лица, во всяком случае так близко. Одна из причин, почему он выбрал меня в качестве подсадной утки, – то, что она и я когда-то знали друг друга, он нашел это полезным. Дотошно, часами расспрашивал меня о ней.

Назира недовольно вздыхает, будто окружена идиотами.

– Когда я нашла эти фотографии, – разъясняет она Адаму, – я не могла понять, почему мне удалось так быстро их обнаружить. Я не понимала, почему кто-то хранит доказательства прямо у меня под носом. Теперь я знаю: родители совсем не ожидали, что я буду искать. Они слишком беспечные. Рассуждали так: даже если я найду фотографии, то никогда не пойму, кто на них изображен. Два месяца назад, когда я увидела эти фотографии, я предположила, что вот эта девочка… – Назира выдернула из пачки фотографию, где была изображена она, юный Хайдер, наверное, и худенькая девочка с каштановыми волосами и ярко-синими глазами – дочь соседей, с которой я когда-то была знакома, но даже не потрудилась ее запомнить.

И все же я действительно вспоминаю, – продолжает она. – Я вспоминаю все. Я вспоминаю тот день, когда родители нам сказали, что Элла и Эммелина утонули. Я вспоминаю, как каждый вечер перед сном я плакала. Тот день, когда они привезли нас в одно место, как я думала, больницу. Вспоминаю, как мама сказала, что скоро мне будет лучше. А потом я вспоминаю, что ничего не помню. Будто в моей голове время свернулось. – Назира приподнимает брови. – Понимаешь, что я хочу тебе сказать, Кент?

Он сердито смотрит на нее.

– Похоже, ты считаешь, что я идиот.

Она улыбается.

– Да понял я, что ты говоришь, – взрывается он. – Ты утверждаешь, вам всем стерли память. Якобы Уорнер даже не знает, что они были знакомы друг с другом.

Назира поднимает палец вверх.

– Не знал, – поправляет она. – Он не знал почти до самого симпозиума. Я пыталась предупредить его… и Касла. – Она бросает взгляд на Касла, тот смотрит на стену. – Пыталась предупредить их обоих: что-то не так, произойдет нечто ужасное, а я действительно не понимала, что и зачем. Уорнер, конечно, мне не поверил. Думаю, и Касл тоже. У меня не было времени предоставить им доказательства.

– Погоди, что? – Я прерываю Назиру. – Ты сказала Уорнеру и Каслу? Перед симпозиумом? Ты рассказала им все?

– Я пыталась.

– А Джульетта? Почему ей ничего не рассказала? – вмешивается Лили.

– Ты имеешь в виду – Элла.

Лили закатывает глаза.