Одолей меня

– У кого? У меня с Аароном?

– Нет, – улыбается она. – У тебя с Кенджи.

– Ох, – хмурюсь я, – нет, ничего серьезного.

Она насмешливо смотрит на меня.

– Нет, правда, – добавляю я. – Мы просто друзья.

– А у вас не было, – она делает рукой неопределенный жест, – свидания?

– Что? – удивляюсь я. Мучительно краснею. – Нет.

– Никогда? – уточняет она, уже не улыбаясь.

– Никогда. Клянусь. Даже близко не было.

– Ладно. – Она пожимает плечами.

– Не потому что с ним что-то не так, – тороплюсь уточнить. – Кенджи замечательный. Той, которая станет его девушкой, очень повезет.

Назира тихо смеется.

Она переносит стопку подушек и одеял через несколько рядов кресел и начинает опускать спинки сидений. Я наблюдаю, как она работает. Изящные движения, в глазах светится ум. Интересно, о чем она размышляет, что задумала? Почему, в конце концов, она здесь?

Внезапно она вздыхает. Спрашивает, не поднимая взгляда:

– Ты меня все же помнишь?

– Конечно, – удивленно отвечаю я.

Она кивает. Говорит:

– Я ждала, когда ты все наверстаешь.

Она садится и приглашающе похлопывает по соседнему сиденью.

Я сажусь рядом с ней.

Не говоря ни слова, она протягивает мне пару одеял и подушек. А потом, когда мы обе устроились и я с подозрением поглядываю на еду в пакете, решаюсь спросить:

– Ты тоже помнишь меня?

Назира с треском открывает свою вакуумную упаковку. Заглядывает внутрь.

– Эммелина вела меня к тебе, – тихо отвечает она. – Воспоминания. Сообщения. Это все она.

– Знаю, – подтверждаю я. – Она старалась нас объединить. Хотела, чтобы мы действовали вместе.

Назира, высыпав содержимое упаковки себе в ладонь, выбирает кусочки сухофруктов. Мельком смотрит на меня.

– Тебе было пять, когда вы исчезли. Эммелине – шесть. Я на шесть месяцев старше тебя и на шесть месяцев младше Эммелины.

Я киваю:

– Мы втроем были лучшими подругами.

Назира печально отворачивается.

– Мне очень нравилась Эммелина, – говорит она. – Мы с ней были неразлучны. Все делали вместе. – На ее лице проступает боль. – У нас было все. И у нас все отняли.

Она бросает в рот пару кусочков. Я смотрю, как она задумчиво жует, и жду продолжения.

Однако время идет, Назира молчит, я решаю нарушить молчание.

– Итак, сон отменяется, да?

Она улыбается, но все еще не смотрит на меня.

Наконец говорит:

– Я знаю, что вам с Уорнером пришлось хуже всех. Но если тебя это утешит, то нам тоже стерли все воспоминания, с самого начала.

– Я знаю, Эммелина мне говорила.

Она кивает.

– Они хотели, чтобы мы вас забыли. Хотели, чтобы мы все забыли. Эммелина рассказала тебе, как она достучалась до нас? До тебя, меня, Уорнера, моего брата – всех детей?

– Немного. Ты с кем-нибудь еще говорила об этом?

Назира кивает. Бросает в рот кусочек фрукта.

– И?

Она наклоняет голову.

– Увидим.

– Что это значит?

– Узнаю, когда приземлимся, вот и все.

– А… Как ты догадалась? – Я слегка хмурюсь. – Если тебе стерли все воспоминания обо мне и Эммелине – как ты связала прошлое с настоящим? Как ты поняла, что я и есть та Элла из твоего детства?

– Знаешь, я не была уверена на все сто процентов, пока не увидела тебя на обеде в нашу первую встречу на базе.

– Ты меня узнала? – удивляюсь я. – Через столько лет?

– Не сразу. – Она показывает на мою правую ладонь. – Когда заметила шрам на руке.

– Этой? – Я поднимаю руку. А потом, хмурясь, вспоминаю, что Иви регенерировала мне всю кожу. Раньше мое тело сплошь покрывали шрамы; самые страшные были на руках. Как-то раз приемная мать засунула мои руки в огонь. И когда я сидела в заточении, то начала себе вредить, много раз; было много ожогов, много плохо заживших ран. Я качаю головой и говорю Назире: – У меня было столько шрамов на руке после приюта. Иви все их удалила.

Назира берет мою руку, переворачивает ладонью вверх. Осторожно ведет пальцем от запястья вверх по руке.

– Ты помнишь тот, который был здесь?

– Да. – Я жду ее объяснения.

– У папы имелась роскошная коллекция мечей, – продолжает она, отпуская мою руку. – По-настоящему великолепное оружие – древнее, ручной работы, украшенное орнаментом. Как бы то ни было… – Она указывает на мой исчезнувший шрам, – это тебе сделала я. Я пробралась в оружейную комнату отца и предложила поиграть в сражение. Я ранила тебя очень сильно, мама чуть не убила меня. – Она смеется. – Такое не забудешь.

Я хмуро смотрю на нее, потом на место, где раньше был шрам.

– Разве ты не говорила, что мы дружили, когда нам было по пять лет?

Назира кивает.

– Нам было по пять, и мы подумали: а не поиграть ли настоящими мечами? – Она виновато смеется. – Я и не говорила, что детство нам выпало нормальное. Нам сломали жизнь. Родителям я никогда не доверяла. Всегда знала, что они по колено в каком-то дерьме. Старалась больше разузнать. Не бросала попыток проникнуть в папин компьютер, – добавляет она. – Мне удалось раскопать основную информацию. Так я узнала о приютах и Неестественных.

– Так вот почему ты скрывала свои способности, – догадываюсь я.

Она вновь кивает.