Одолей меня

– Я хотела знать еще больше. Понимала, что докопалась лишь до вершины айсберга. Но аккаунт отца был надежно защищен, я с таким раньше не сталкивалась. Мне удалось взломать первые несколько уровней защиты, так я узнала о вашем с Эммелиной существовании. У отца хранились тонны записей и отчетов о ваших привычках и ежедневных занятиях, по дням и минутам, когда вам стирали память, – и все записи были сделаны относительно недавно.

Я судорожно вдыхаю.

Назира смотрит на меня с сочувствием.

– В твоих файлах упоминалась и сестра, однако ничего существенного, – продолжает она, – в основном заметки о том, что вы обе обладаете мощью и что вас приобщили к делу ваши родители. Больше о неизвестной сестре мне ничего не удалось найти, поэтому я решила, что информация о ней еще больше засекречена. Я провела последнюю пару лет, пытаясь проникнуть глубже в аккаунт отца, но у меня не получилось. Поэтому я отпустила ситуацию.

Она закидывает в рот еще кусочек.

– А когда ты чуть не убила Андерсона и мой папаша из-за этого едва не свихнулся, я стала кое-что подозревать. Вот тогда я и предположила, что Джульетта Феррарс, о которой он вопил, скорее всего, не случайная Неестественная. – Назира искоса смотрит на меня. – У отца совсем сорвало крышу. Поэтому я стала рыть дальше.

– Ух ты. – Все, что я могу выговорить.

– Ага, – кивает она. – Здорово? Ну, вообще-то я просто хотела сказать, что я ковыряюсь в этом дерьме уже несколько лет, и сейчас, с подсказками Эммелины, наконец приблизилась к разгадке. Единственное, чего я пока не знаю, – почему Эммелину держат взаперти. Что они с ней делают. И не понимаю, почему это такая тайна.

– Я знаю, – шепчу я в ответ.

Назира вскидывает голову. Смотрит на меня широко открытыми глазами.

– Все тайное рано или поздно становится явным?

Я смеюсь, хотя мне совсем невесело.

Уорнер

Только мы уселись, как Кенджи заявляет:

– Ну, расскажешь, что тут происходит?

– Нет.

Кенджи раздраженно разрывает пакетик с перекусом, не глядя закидывает содержимое в рот и жует, закрыв глаза и причмокивая от удовольствия.

Подавить в себе приступ тошноты я еще могу, а промолчать – нет.

– Ешь как троглодит.

– Я? Нет! – возмущается он. Спустя мгновение: – Правда я так ем?

Внезапно его смущение волной прокатывается сквозь меня. Из всех эмоций, которые мне приходится сопереживать, смущение – самая ужасная. Будто в живот пнули. Так тошно, что буквально выворачивает наизнанку.

И самый легкий способ покончить с этим – извиниться.

– Нет, – с трудом выговариваю я. – Ты не ешь как троглодит. Я не прав.

Кенджи смотрит на меня. В его взгляде столько надежды.

– Просто я никогда раньше не видел, чтобы кто-то ел с таким энтузиазмом.

Кенджи приподнимает бровь.

– Я не энтузиаст. Я голодный.

С осторожностью вскрываю свой пакет. Вытряхиваю несколько сухофруктов на ладонь.

Фу, как засушенные червяки.

Я отправляю их обратно в пакет, вытираю руки и предлагаю свою порцию Кенджи.

– Уверен? – спрашивает он, а сам тут же забирает у меня еду.

Я киваю.

Он благодарит.

Какое-то время мы оба молчим.

– Итак, – наконец не выдерживает Кенджи, хотя еще жует. – Ты собирался сделать ей предложение. Круто.

Я тяжко вздыхаю:

– С чего ты решил?

– Ну, я же не глухой.

Я приподнимаю брови.

– Здесь есть эхо.

– Нет здесь никакого эха.

– Нечего менять тему разговора, – продолжает он жевать. – Дело в том, что ты собирался сделать предложение. Будешь отрицать?

Я отворачиваюсь, рукой разминаю затекшие мышцы шеи.

– Отрицать не буду.

– Тогда поздравляю. И я согласен быть твоим шафером на свадьбе.

Я удивленно смотрю на него.

– Мне совсем неинтересно твое последнее предложение, кроме того… Почему ты поздравляешь? Я думал, ты категорически против.

Кенджи хмурится.

– Что? Я только за.

– Тогда почему ты злился?

– Потому что глупо делать предложение здесь и сейчас, – объясняет он. – Я просто не хотел, чтобы ты потом пожалел. Вы оба пожалели.

– Не понимаю. Почему пожалеем? Вполне подходящий момент, как и любой другой.

Кенджи смеется, однако умудряется держать рот закрытым. Глотает, потом продолжает:

– Ты не хочешь, ну, не знаю, купить, что ли, ей розы? Зажечь свечи? Или преподнести коробку конфет и тому подобную ерунду? Или, черт, э-э… сначала подарить ей кольцо?

– Не понимаю.

– Да ладно, чувак. Ты что, никогда в фильмах не видел, как это делается?

– Нет.

Кенджи, потрясенный, таращится на меня.

– Разыгрываешь? – не верит он. – Признайся, что шутишь?

Я сержусь.

– Мне не разрешали смотреть фильмы, пока я рос, у меня не было такой привычки, а когда к власти пришло Оздоровление, то и вовсе все развлечения запретили. Кроме того, кино – сплошной обман, да и сидеть в темноте слишком долго не доставляет удовольствия.

Кенджи смотрит на меня с выражением ужаса на лице.

– Не может быть. Ты меня точно разыгрываешь.

– Да с чего… Я не понимаю, что тут странного. Я обучался дома. Мой отец всегда…

– Ты не перестаешь меня удивлять. – Кенджи в изумлении таращится на стенку за моей спиной. – Ну, знаешь ли, все у тебя не как у людей.

– Нет, – возражаю я. – Я так не считаю.

– Ну, тогда все понятно. – Он качает головой. – Все становится ясно. Ух ты, кто ж знал-то!