Одсун. Роман без границ

Фура приезжает в десять минут второго. На этот раз не дети, а подростки лет шестнадцати-семнадцати. Они не носятся как угорелые по поляне, заходят в кабак настороженно, оглядываются, чувствуется, что чего-то опасаются и у них уже есть опыт. Двое остаются на улице, остальные в это время едят. Семь мальчиков и четыре девочки в хиджабах. Через пятнадцать минут по команде одного из парней их меняют. Едят много. Мы сбиваемся с ног подносить блюда, а они не устают их перемалывать. Трудно даже поверить, что в их относительно небольшие желудки помещается столько пищи. То ли отъедаются, то ли впрок насыщаются, а скорей всего, и то и другое. Молча работают сильными челюстями. На нас не смотрят. Впечатление такое, что они считают, будто за остановку здесь заплачено, им все должны, и никакой благодарности во враждебных блестящих глазах не чувствуется. С детишками помладше в этом смысле, наверное, лучше, а этим не до сантиментов, они очень напряжены – молодые волчата, но все же я успеваю впустить в сердце жалость. Думаю о том, сколько они испытали и сколько им еще предстоит испытать, этим смуглым, изящным детям войны.

Откуда они – из Афганистана, Сирии, Ирака, Пакистана? Сколько дней, недель, месяцев находятся в дороге и как смогли преодолеть самую опасную ее часть? Вряд ли баск вез их с начала. А их родители? Сколько денег они отдали и с каким сердцем отправляли сыновей и дочерей в неизвестность? Но чем провинились все эти люди перед такими же мальчиками и девочками из сытых стран?

Старый сентиментальный идиот, я не могу их об этом спросить, но почему-то верю или хочу верить, что у них все получится, они освоятся в новом для себя мире и из них вырастут умные, достойные люди. Они выучатся и станут инженерами, врачами, юристами, учителями и вернутся на свою несчастную родину, чтобы отблагодарить ее за то, что она их отпустила, и искупят вину перед теми, кто не смог убежать. Однако это будет, если только мы им поможем в самый опасный, самый хрупкий час их жизни, когда не по своей воле они стали частью горькой человеческой истории одсуна, не знаю от кого начиная – может, от Адама, депортированного вместе с женой за плохое поведение из рая. Или я опять сказал глупость, отец Георгий?

Но сколько депортаций, побегов и переселений в вашем ведомстве было еще? Ной, Моисей, Иосиф и его братья, другой Иосиф с Марией и младенцем Иисусом на пути в Египет. А уж потом… В сущности, всю человеческую историю можно так рассказать. Вот и Кирилла с Мефодием, если верить Одиссею, изгнали из Гуннограда, а теперь два славянских брата дают приют в своем университете беглецу из России. И грек с баском тоже помогают этим взрослым, недоверчивым, злым – господи, а какими еще они должны быть? – детям, которые бегут от пуль, снарядов, бомб, неразорвавшихся мин, от голода и нищеты. Где-то я читал, что самый удачный вариант для них – добраться до Англии, но это сложно. И не факт, что у баска ночные приюты встречаются на протяжении всего пути.

Водитель фуры что-то отрывисто говорит, подростки ловят каждое его слово. Интересно, откуда он знает арабский, пушту, урду или какой там еще язык? Или баск работает не только перевозчиком, но и переводчиком, как когда-то я в Артеке? Я замечаю, что полиглот перехватывает мой удивленный взгляд, но намеренно не смотрит в мою сторону. Наверное, не доверяет и жалеет, что подобрал три месяца назад в цыганском поселке в Чьерне-над-Тисой cлучайного прохожего с брезентовым рюкзачком. И у него есть для этого все основания.

Без четверти три, когда подростки уже поели и собираются уезжать, раздается крик. Двое из караула забегают в помещение и что-то быстро, возбужденно говорят. Я опять ничего не понимаю, но судя по тому, как меняется в лице баск, догадываюсь, что произошло непредвиденное. Сквозь занавешенные окна пробивается свет фар, и к «Жабе» подъезжает машина с проблесковыми маячками. В следующую минуту в дверном проеме возникает известная мне парочка. Полицейские не врываются, не вламываются, не орут «Руки вверх!», а заходят вразвалочку, будто в свободное время выпить пивка пришли. Но в глазах у них торжество: столько времени гонялись и наконец поймали! Запирают изнутри дверь, хлопают меня по плечу как старого знакомого и требуют у баска документы и ключи от машины. Фура арестована и дальше не поедет.

Баск покорно лезет в карман, а потом что-то кричит своим пацанам, и женщина в красивой черной форме с кобурой на поясе быстро скручивает ему руки скотчем и скотчем же залепляет рот. Ее напарник не спеша направляется к греку. Оракул смотрит на меня, и в его древних глубоких глазах отвращение, смешанное с тоской и мольбой. Еще больше презрения на лице у девчонок, и я чувствую, что Оксана сейчас вмажет мне по роже и не успевает сделать это лишь потому, что чешская красавица звонким голосом велит ей предъявить паспорт и разрешение на работу.

– Нет! – ору я так громко, что мне кажется, от моего крика в Судетах начнется камнепад. – Это не я! Я ничего не знал! Я ничего про вас не говорил.