Читаем Одсун. Роман без границ полностью

Полицейские на мой крик не реагируют, они звонят и спокойно просят прислать подмогу, чтобы депортировать нелегалов, я отчетливо слышу знакомое слово odsun, как вдруг пацаны распахивают окна и бросаются вон. Парень и девушка в форме кричат, расставляют руки, выбегают наружу и во дворе играют с подростками в салочки и прятки, словно пионервожатые, пытаясь хоть кого-то задержать. Но их слишком мало, а беглецы не дают взять в плен своих, швыряют камни, орут, отбивают и вырывают из полицейских рук. Те могли бы использовать оружие, но не рискуют, боятся в детей попасть, и гибкие тела мигрантов уклоняются, ускользают и сливаются с безлунной ночью.

Тьма прячет их в кустах, под деревьями и камнями. Летучие мыши застилают преследователям глаза, ветер и громкие крики ночных птиц мешают друг друга услышать, а множество майских жуков атакует прямо в лицо. Бедные любовники растерянно мечутся по лужайке и кричат друг на друга. Пользуясь суматохой, я тоже выскакиваю на улицу и бегу следом за детьми. Не знаю, зачем я это делаю, но странным образом в моей голове рождается понимание, что теперь, когда нет ни эллина, ни баска, за этих мальчиков и девочек отвечаю и обязан помочь им я.

Они не могли уйти далеко, они не знают эту местность, а я ее изучил. Не на машине, а пешком я постараюсь провести их в безопасные края, где детям дадут приют. Днем мы будем отсиживаться в старых бункерах и блиндажах, а ночами идти. Продукты я буду им приносить. Я не думаю в этот момент, что если меня схватит полиция, то прощай и словацкий вид на жительство, и карьера необыкновенного профессора в городке с труднопроизносимым названием Трнава. Это все не имеет сейчас значения. Важно лишь то, что в моей жизни появилась цель – спасти тех, кто ищет убежища. Сделать это хотя бы для того, чтоб оправдаться перед Одиссеем, Леной и Оксаной. Да просто чтобы хоть что-то в этой жизни сделать, а не только поставить фингал маленькому Юре и утешить девочку из Чернобыля.

<p>Всё по чину</p>

Вокруг меня самая короткая ночь лета – ночь славянских фильмов. Она давно должна кончиться, но впечатление такое, что солнце где-то подзадержалось или мы таки сбились с космического пути, сошли с траектории, как сходит с рельсов поезд, только никто еще этого не понял, потому что свет от потухших звезд и звук от погибающих небесных тел идет долго. Я шагаю по дороге в сторону ватиканского леса, в вышине шумит ветер, над головою носятся электронные облака, сквозь них просвечивают постоянные и переменные звезды, жалко плачет в кустах пятнадцатилетний грешный горбун Гилл, которого ни в коем случае нельзя пожалеть, Алоис Небель наливает белое молоко черной кошке на несуществующей железнодорожной станции Белый Поток, а потом садится за справочник и изучает расписание поездов, чтобы забыть, как убивали летом сорок пятого года молодого немца на глазах у жены, поправляет белый чистый плат на черных волосах милостивая Беназир Бхутто, перед тем как террорист-смертник выстрелит ей в шею и в грудь, и пять легкомысленных дев с пустыми сосудами спрашивают у прохожих, где можно купить масла, дабы осветить тьму, однако все лавки давно закрыты.

Нас никто не звал и не избирал, мы сошлись в судетских горах в эту таинственную летнюю ночь и бредем из одного столетия в другое, из старой истории в новую, натыкаясь, сталкиваясь, узнавая и не узнавая друг друга. Но вот наконец ночная мгла рассеивается, опускается белесым туманом на камни и ветви деревьев, и в утреннем мареве я не сразу замечаю фигуру, которая быстрой подсечкой умело валит меня на землю.

В следующую секунду мальчики и девочки окружают меня и пришпиливают к земле как коллекционную бабочку.

– Я не полицейский, нет, ноу, найн, но, охи, не, – говорю я раздельно.

Один из них наклоняется и произносит английское слово, которое хорошо знает:

– Деньги.

Прошу, чтобы мне освободили руки и хлопаю себя по карманам, выворачиваю их наружу и показываю, что у меня с собой ничего нет.

– Кредитная карточка.

– Нет.

Будущий врач достает ножик, похожий на скальпель. Узкое лезвие тускло блестит, отражая первый утренний свет.

– Телефон?

Телефон у меня есть, и скрывать это глупо. Парень берет старую дешевую «Нокию», разочарованно вертит ее в руках, но все равно забирает себе. Ничего, успокаиваю я себя, они дети, им простительно, они много чего испытали. А телефон я куплю новый, навороченный, ведь я теперь буду настоящий профессор с европейской зарплатой. И Одиссея с баском я освобожу, приду к полицейской парочке, расскажу им про братика, который умер в дороге, как когда-то рассказывал недоверчивой американской дипломатке итальянского происхождения Розмари Дикарло про девочку из Припяти, и освобожу. Я ведь умею рассказывать и убеждать. Потому меня и взяли читать лекции в университет святых Кирилла и Мефодия в Трнаве. И еще я попрошу, чтобы Оксану и Лену не трогали и не вменяли им в вину работу без разрешения. Им и так тяжело.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза