отношения между вещами и сохраняет их понимание, пока слова, выражающие их, не превращаются со временем в знаки определенного рода
или класса мыслей вместо того, чтобы запечатлевать образы мыслей в их цельности, и поэтому, если не появятся новые поэты, чтобы, обновляя,
восстановить распавшиеся связи, язык умрет для всех благороднейших целей человеческого общения». Стало быть, обновляя язык, расширяя его
границы, поэт тем самым связывает явления и мысли воедино, поэт не только запечатлевает следы прошлого, но и провидит будущее сквозь
настоящее. Немецкий философ Хайдеггер писал, что «язык это — дом бытия». Поэт — хранитель языка, хранимый им. Как только мы перестаем
хранить язык, он перестает хранить нас. Стоит разрушить этот дом — и разрушивший его оказывается в пустоте.
вещи, которые якобы с успехом поэзию заменяют и даже вытесняют ее, например, Интернет. Вопрос лишь в том, может ли Интернет или любое
другое техническое средство способствовать просветлению, заставить человека задуматься, сделать его лучше, или это очередной «опиум для
народа». Упоение Интернетом и новейшими средствами связи в наши дни напоминает мне эйфорию человечества после изобретения телеграфа,
телефона и воздушного сообщения. Об этом говорил один из героев «Волшебной горы» Томаса Манна Сеттембрини, доказывая, что технические
изобретения уничтожили предрассудки и суеверия человечества. Его девиз был: «Техника и Мораль». В 1912 году французский поэт Анри Барзен
основал журнал, в котором излагал свою теорию синхронной поэзии и печатал произведения, которые, на его взгляд, ее подтверждали. Он
провозгласил век демократии — эпоху людских толп и общественных собраний, восхвалял век авиации и объединение человечества посредством
телеграфа. В то время многие верили, что новые технические изобретения не только помогут преодолеть время, пространство и физическую
разобщенность человечества, но и смогут объединить человечество духовно. «Время Слова» было для них символом наступления эры
взаимопонимания, эпохи отмены границ, предрассудков и суеверий. Первая мировая война эти иллюзии развеяла и показала, так сказать,
наглядно, что любые, даже самые гениальные изобретения, могут, как и все в этом мире, служить и добру и злу. К сожалению, чаще происходит
последнее.
Теория относительности, расщепление ядра привели к Хиросиме и Нагасаки, а в наши дни, пользуясь Интернетом, можно получить
инструкции, как изготовить бомбу, или прочесть «Майн Кампф», не говоря уже о финансовых махинациях, проституции, пропаганде насилия,
фашизма, религиозной и расовой ненависти. Сами по себе любые технические изобретения нейтральны, но остается человек, в котором-то и
заключено и добро и зло.
Ангел Мира
1.
Над Хиросимою безоблачное небо,
и в Нагасаки все, друзья, спокойно,
но ангел мщенья вере на потребу
уже готовит праведные войны.
В том мире, где об истине ревнуя,
мы в бой вступаем с пеной на губах,
не будет ни любви, ни поцелуя,
ни трав, ни птиц, ни Бога в небесах.
2.
Застыл с протянутой рукой
над миром Ангел мира —
Он, как всегда, незрим, слепой —
не тянет на кумира,
ибо лишь ангел мщенья зрим
с карающей десницей,
но Ангел мира, словно дым,
нам только снится.
Отвечая людям, сомневающимся в том, нужна ли поэзия в современном мире, не могу не вспомнить мнение одного литератора о том, что
«поэзия возможна только в диком состоянии общества и что только в этом счастливом состоянии поэт бывал военачальником, законодателем,
оракулом, а теперь, чуждый практической жизни, он стал одним из самых бесполезных членов общества, что говорит он неестественным языком,
которого большая часть его современников не понимают…». Имя литератора — Проспер Мериме, который подобными размышлениями начал свою
рецензию на книгу стихов Виктора Гюго. Цитату из статьи Мериме приводит в собственном переводе-пересказе Василий Петрович Боткин в
рецензии, впервые опубликованной в журнале «Современник» (1857, № 1), на тогда только что вышедшую книгу «Стихотворения» А. А. Фета
(СПб., 1856). Боткин упоминает также мнение известного историка немецкой литературы Гервинуса, который утверждал, «что для Германии
поэзия кончилась с Шиллером и Гете, что ей не осталось ничего более высказать и что для германской нации наступила эпоха практического