Живые ландшафты и навигаторы театрального действа. Заметки актера
Этот единый ландшафт становится полем живого взаимодействия и коммуникации между множеством субъектов-участников. Так называемая «жизнь» на сцене ищется многими театральными школами, а также ощущается зрителем (каждый может поделиться опытом, когда спектакль был особенно «живой»). Но это понятие не концептуализируется, лишь упоминается в различных вариациях обыденного языка или изменчивой театральной терминологии. Для объяснения причины этой «жизни» или «одушевленности» театральных ландшафтов я буду опираться на квантово-синергетическую антропологию В. Г. Буданова, пост-неклассическую философию и научно-философские исследования А. Бергсона. Я попробую разобраться, при каких условиях различные театральные пространства формируют собой единый органичный ландшафт театрального действа, а также как возможна навигация по ним.
В рамках прошедшей конференции у участников была редкая возможность свободного поиска своего собственного понимания того, что же такое ландшафт и в каких обстоятельствах его можно считать одушевленным.
Для меня любой ландшафт — это в первую очередь живая взаимосвязь. Ведь даже этимология слова «ландшафт» указывает на некую системность (land — земля, shaft — суффикс, выражающий взаимосвязь, нем.). Например, географический и культурный ландшафты представляют собой иерархически организованную систему различных природных царств и рукотворных объектов, созданных человеком. Как практика и теоретика сценического искусства, меня интересует понимание ландшафта в контексте театрального действа. Поскольку оно также представляет собой сложную систему взаимосвязей сценического пространства, актеров и зрителей, я предлагаю рассмотреть театральное действо как единый сложный ландшафт, в котором реальное пространство (сцена, оформление, реквизит и т. д.) тесно переплетено со множеством субъективных ландшафтов зрительского и актерского восприятия. Эти субъективные ландшафты опираются на единое физическое пространство, преломляют его сквозь призму личности человека, тем самым создавая множество различных виртуальных пространств.
Замечали ли вы, что иногда после спектакля возникает иллюзия «иного» мира? Например, как зритель, я отчетливо помню, что после окончания спектакля «Волки и овцы» в мастерской Петра Фоменко буквально споткнулась о кресла зрительного зала, совершенно забыв, что сейчас сижу в помещении театра. И мое сознание, и мое тело как бы перенеслись в вымышленный мир действа пьесы Островского, и настолько неожиданным было «возвращение» в действительность. Анализируя свой актерский опыт, я также могу сказать, что в самом моменте игры ощущение пространства иное, чем до выхода на сцену и после окончания спектакля. Почему же так происходит? Почему пространство театрального действа начинает восприниматься по-новому, сначала в воображении, а потом и на уровне телесных ощущений? (Кто-то вообще может сказать, что актеры предрасположены к шизофрении как следствию профессиональной деформации собственной личности, но я предпочту не касаться здесь этого спорного вопроса).