«Одушевленный ландшафт» в прямом смысле — это, конечно же, флора. Здесь можно бы говорить о способности флоры формировать ландшафт (а особенно — пейзаж, то есть наше художественное видение ландшафта), но на этом поприще у нее слишком много конкурентов: вулканизм, тектоника, гидро- и ветровая эрозия; наконец, в последние тысячелетия — человек. Гораздо важнее тот факт, что растительность является самой изменчивой и, судя по ее адаптивности, наиболее рефлектирующей частью любого ландшафта. Другими словами, растения — это душа ландшафта. Близкий по смыслу тезис в вопросительном наклонении — «Обладают ли растения сознанием?» — является предметом давнего научного спора. Еще Дарвин в своей работе 1880 года «Сила движения в растениях» [Darwin 1880] высказывал предположение, что кончики корней растений по своим функциям аналогичны мозгу низших животных. Кульминацией в полуторастолетней дискуссии, пожалуй, стала заостренно-полемическая книга Питера Томпкинса и Кристофера Берда «Тайная жизнь растений» [Tompkins 1973]. В книге, в частности, обсуждались опыты криминалиста ЦРУ Клива Бакстера с полиграфом, приведшие его к созданию «теории первичной перцепции» о способности растений к болевому и экстрасенсорному восприятию, и критиковался консерватизм ботаников, отринувших эту теорию и вообще упорно игнорирующих духовную сторону жизни флоры.
Детектор лжи, примененный цэрэушником к растительным организмам, — сюжет, уже сам по себе заставляющий задуматься…
В конечном счете исследования в этих направлениях привели к созданию новой естественно-научной дисциплины — нейробиологии растений [Brenner 2006], утверждающей, что растения все же являются автономными, чувствующими существами, способными к сложному адаптивному поведению. Австралийский профессор эволюционной экологии Моника Гальяно [Gagliano 2017] на примере мимозы стыдливой и посевного гороха доказала, что растения способны к обучению (физиологический механизм которого, однако, пока неизвестен).
В течение последних десятилетий был моден спор о влиянии музыки различных жанров, особенно классической, на рост деревьев и овощей. Хотя труды моих прагматичных знакомых на приусадебных участках триумфально таковое влияние подтвердили, большинство ученых, основываясь на собственных опытах, его упорно отрицают. Впрочем, та же Гальяно недавно подтвердила наличие у растений по меньшей мере слуха: журчание воды и жужжание насекомых некоторые представители флоры однозначно слышат. При звуках чавканья жрущих гусениц, например, кресс-салат вырабатывает в себе больше токсинов, нежели при звуках вибрации ветра [Zaraska 2017].
Такова реальность, какой бы фантастической она ни выглядела, — и как бы ни взрывала изнутри набор стереотипов о ботанике. (Помимо «науки о чем-то живом, но косном, лишенном собственного смысла», подразумевается и международное понятие «растительный образ жизни», и эвфемизм «овощ», которым почему-то повсеместно называют людей в состоянии паралича, и характеристика «ботаник» в отношении персон, недостаточно приспособленных к практическим сторонам жизни.) Что касается влияния на растения музыки, то независимо от реалистичности этого «сельскохозяйственного» концепта (и при всей его внешней анекдотичности) он сам по себе знаменует собой некий существенный этап развития представлений человека о мире и о себе, с каковым этапом тесно связано понятие о фитософии.
Фундаментальность флористических понятий в мировой культуре общеизвестна. Достаточно упомянуть архетип Мирового древа — циркумпланетарный мифологический образ вселенского дерева, объединяющего собой все уровни мироздания.
Или, например, образ дриад из древнегреческой мифологии — разумных сущностей, обитающих в деревьях и их персонализирующих. Тема древесных духов и разумных деревьев неожиданно широко актуализирована в XX веке литературой и кинематографом фэнтези, да и в научной фантастике возникает неожиданно ярко (см. напр. знаменитый рассказ Роберта Янга 1959 года «Срубить дерево»).
Или образ райского сада в христианстве — который, казалось бы, тоже лес, однако лес окультуренный. Окультуренный, однако покинутый людьми. Покинутый, потому что они испробовали плод из этого сада. Для каковой цели, однако, сад и существует?..