Офелия

– Никак. Офелия больше не будет выставляться. Вот я и думаю: чем так рисковать и ей, и Йонасу, и нам с тобой, не лучше ли просто позволить ей спокойно жить здесь? Все безопаснее.

– А немец что на это говорит?

– Он еще не знает, что мы остаемся без «Посейдона».

Кевин задумался, постукивая по мосткам большим квадратным конвертом. Питер покосился на него: грампластинка?

– Что это у тебя? – спросил мальчишка.

– Я нашел у папы кое-что редкое. Принес для Офелии. Знаешь, я думаю, она могла это когда-то слышать.

– Это что же?

Питер вытянул шею, чтобы получше рассмотреть конверт. Обычная картонка, с угла что-то накарябано неразборчивым почерком. Чего только у меломана Блюма-старшего не было в закромах!

– Это песни на древнефарерском, – со знанием дела пояснил Кевин. – Оказывается, есть фанатики, которые в этом разбираются и даже записываются в студии. Попробуем поставить?

– Ох, я не…

– Тебе надо немного отвлечься. Да и ей, знаешь, тоже.

– Надо с Йонасом переговорить, а уж потом…

– Притащи пока граммофон. А я подумаю.

Питер покряхтел, забираясь на мостки, и потопал к лужайке. Спросил Ларри, когда будет готово мясо, получил ответ: «Сразу, как мама закончит накрывать на стол», и направился к дому.

– Ма-ам, я граммофон вынесу? – на всякий случай спросил он у миссис Палмер, протирающей фарфоровые тарелки в кухне. – Там Кевин пластинку редкую принес.

– Конечно, милый. Не урони только, – отозвалась мама и добавила: – Минут через десять собирайтесь за стол.

Граммофон приятно оттягивал руки. Питер тащил его, гадая, как Офелия воспримет музыку. Если она не слышала прежде ничего, кроме проклятущего «Голубого Дуная», то ей может и не понравиться. Хотя… Питер при ней пел много раз. И вроде бы русалочка слушала благосклонно.

– Молодой человек! – окликнул его незнакомый голос от ворот. – Можно вас на пару слов?

Питер подошел, вгляделся в лицо стоящего у закрытой калитки мужчины. Среднего возраста, негустые светлые волосы зачесаны набок, подбородок резко очерчен и гладко выбрит. Руки незнакомец держал в карманах легкой серой куртки. Питеру показалось странным, что все эмблемы с куртки были аккуратно спороты.

– Добрый вечер. Я ищу Йонаса Гертнера. Миссис Беррингтон сказала, что я смогу найти его здесь.

– Мисс, – буркнул Питер. – Не миссис.

– Пожалуйста, позовите Йонаса сюда, – вежливо, но настойчиво попросил визитер.

Мальчишка попятился. «Кто это? Что ему надо от Йонаса?» – испугался он.

– Позовите. Это только на пару слов. – И незнакомец улыбнулся приятной, мягкой улыбкой.

Губами, но не глазами. Те оставались равнодушными и холодными, словно осенняя лужа.

На крыльцо вышла миссис Палмер, увидев, что сын с кем-то говорит.

– Добрый вечер, мистер. Чем я могу вам помочь? – спросила она.

– Здравствуйте, леди. Я от мисс Конни Беррингтон. Она сказала, что Йонас здесь. Он нужен мне на пару слов.

– Конечно, одну минуту, – качнула головой Оливия Палмер.

«Мама, не надо!» – хотел крикнуть Питер, но она уже позвала:

– Йонас! – и пошла по дорожке в сад.

Питер будто прирос к месту с неудобным тяжелым проигрывателем в руках. Йонас появился быстро: босой, в одних плавках и футболке с единорогами – подарком Питера из Бристоля. Едва он увидел визитера, лицо его побледнело так, что это стало видно даже в сгущающихся сумерках.

– Guten Abend, Jonas [7], – подойдя вплотную к воротам, произнес мужчина в куртке-ноунейм.

Мальчишка подошел поближе, загородил Питера плечом.

– Woher kennen Sie mich?[8] – севшим голосом спросил он.

Улыбка на лице мужчины погасла, словно кто-то щелкнул выключателем.

– Solltest du nicht nach Hause gehen, Junge?[9] – произнес он, чеканя каждое слово.

– Пит, иди, пожалуйста, – тихо попросил Йонас друга, глядя через плечо, потом поглядел на незнакомца и процедил сквозь зубы: – Zum Teufel. Ich bin ein britischer Staatsbürger [10].

– Йон, пойдем, – окликнул его Питер.

– Иди, я сказал!

Питер отшатнулся – таким резким стал вдруг тон Йонаса. Сердце ухнуло и загремело, как целый оркестр, кожа покрылась мурашками, ноги подкашивались, когда мальчишка шел от ворот. Граммофон нещадно оттягивал руки, и под его тяжестью пришлось почти бежать до пруда, с трудом входя в повороты. Хорошо, что Кевин помог – перехватил ношу, и мальчишки в четыре руки опустили проигрыватель на скамью у воды.

– Где Йон? – спросил Кевин. – Умчался куда-то только что. Ты его не встретил?

– Ставь пластинку, – сказал Питер, вглядываясь в сторону ворот.

Кевин тряхнул кудрями, аккуратно вынул из конверта черный блестящий диск, опустил его на коробку проигрывателя, включил и бережно установил иглу.

Сначала Питер услышал колокольчики. Нежные-нежные, их звук нарастал, приближаясь, вливаясь мелодичным перезвоном в чувство тревоги. Потом сквозь шелест далеких волн донесся приятный женский голос – негромкий, протяжно напевающий что-то на незнакомом языке. Женщине вторили чайки и что-то похожее на дудочки. В музыку и голос вплелись звонкие струны, мелодия и песня окрепли, словно огромная птица над садом взмахнула крыльями.

– Смотри! – Кевин дернул Питера за футболку и указал на воду.