Офелия

Русалочка рванулась, натянула цепь, попыталась нырнуть. Вайнона Донован побледнела, нервно дернула цепочку к себе, заставив Офелию приблизиться. Присела на корточки, расстегнула карабин.

– Я буду говорить с твоим отцом, Питер. И или он ищет своей медузе нового тренера, или воспитывает как следует своего сына! – зло произнесла она.

Зацокали каблуки по мощенной камнем дорожке. Питер и Кевин переглянулись, кивнули друг другу. Питер ощутил себя взрослым и сильным – и одновременно выжатым, как лимон в чае. Он посмотрел вслед удаляющейся тренерше и прошептал:

– Кев, мы смогли! Мы отстояли Офелию!

– Ты представляешь, что теперь с тобой отец сделает? – мрачно спросил Кевин, вставая рядом с ним плечом к плечу.

– Я не трус. Пусть делает, что хочет. Я не дам больше издеваться над русалкой. Она такой же друг мне, как ты и Йонас.

Питер вытащил из конверта оставленную пластинку Рахманинова, повертел ее в пальцах и швырнул со всей силы под ноги. Пластинка с печальным звоном разлетелась на куски. Офелия, привлеченная новым звуком, тут же вынырнула у самого бортика.

– Какая жалость! – патетично воскликнул Питер. – Кевин, ну ты гляди, какой я неуклюжий! Уронил и разбил музыку! Я ж нечаянно.

– Граммофон только не роняй, – тихонько рассмеялся Кевин. – Ох, Палмер! Ты ж после общения с отцом неделю сидеть не сможешь!

– Я буду бегать, – весело сказал Питер. – Мне полезно.

Он пошарил в кустах, вытащил большой полосатый мяч, бросил его в пруд. И довольная Офелия в тот же миг взметнулась вверх из воды, окруженная сияющим каскадом брызг.

– Ва-а-у… – восхищенно выдохнул Кевин.

На берег из сада примчались жизнерадостные бишоны Фроззи и Сноу, заплясали, завертелись у ног мальчишек, требуя ласки и игр. За ними к пруду спустилась Агата с Лоттой в руках, помахала Офелии.

– О, собаки-снеговики! – обрадовался Кевин, присел на корточки и принялся чесать псам пушистые спинки.

– Мальчишки, а что у вас случилось? – поинтересовалась девушка, рассматривая осколки грампластинки на дорожке.

Ребята заговорщически переглянулись, и Питер бодро отчеканил:

– Да ничего примечательного. Миссис Донован расстроилась, что пластинка разбилась, и укатила искать новую. Потому сегодня у нас вместо занятия буйные игры. Ты с нами?

– А вот да!

Питер запрыгал на берегу, размахивая руками, и завопил:

– Йонас! Бросай работу! Иди сюда! Будем обыгрывать Офелию в гандбо-ол! Хей-хо-о-о! Сегодня наш день!

Глава 31

Увы, эйфория, охватившая Питера, продержалась недолго. К ужину вернулись домой отец и Ларри. И Леонард Палмер устроил сыну серьезнейшую выволочку.

Миссис Донован позвонила минут через пять после того, как отец Питера вошел в дом, и он успел только разуться и снять пиджак. После короткого телефонного разговора Леонард Палмер призвал младшего сына в свой кабинет. И тон его не сулил мальчишке приятной легкой беседы.

Питер сидел на стуле у отцовского письменного стола и глядел на большой глобус в углу за софой. Глобус был утыкан флажками, сделанными из зубочисток: флажки торчали там, куда компания «Роллс-Ройс» поставляла свои автомобили. Мистер Палмер нервно мерил шагами ковер на полу, закатав рукава и сунув руки в карманы брюк. Питер старался смотреть только на глобус, но взгляд невольно возвращался к отцу: голубая рубаха на спине взмокла от пота, брови почти сошлись у переносицы, на виске билась тонкая синеватая жилка. Питер нервно сглотнул. Редко, ох как же редко он видел отца таким!

– Кто дал тебе право вмешиваться в мои дела? – глухо спросил Леонард Палмер, не глядя на сына.

– Я поступил по совести, папа, – дрогнувшим голосом ответил Питер и ссутулился.

Сейчас ему с невероятной силой хотелось, чтобы кто-нибудь невидимый превратил его в мышь. Или в паука. Или все равно во что, лишь бы в маленькое и незаметное.

– О какой совести ты говоришь? – громыхнул отец, останавливаясь перед Питером и сверля его яростным взглядом. – Ты, мой сын, который угрожал взрослой леди, своим поступком запятнал мою честь! Ты оскорбил не только миссис Донован, но и меня, и мать! Мы тебя таким не растили, Питер, но это наш позор!

От страха заныло в животе. К горлу подступили слезы, мысли заметались, спутались, сердце забилось, словно птичка в петле. Питер часто задышал, нижняя губа задрожала. Он был готов уже расплакаться и рассыпаться в беспомощных извинениях, но вдруг вспомнил о Йонасе.

Йон бы не испугался. Он никому не позволял на себя давить. Он в десять лет прошел через две страны один. И его даже хромой Стив принял в свой дом. Как равного.

Питер выпрямился. Досчитал про себя до десяти и взглянул отцу в красное от гнева лицо.

– Позор, папа, это не мой поступок. – Слова царапали горло, но Питер все же говорил, разгоняя дурноту собственного страха. – Позор – это принуждать мою подругу через боль и угрозы делать то, что делают цирковые животные. И я поступил именно так, как должен был поступить друг: я заступился за нее. Ты хотел видеть меня воспитанным человеком? Воспитанный человек не даст друга в обиду. И ни за что не позволит другим унижать и запугивать слабых.