Офицерский крест

– Хорошо, – я отвечу на все ваши вопросы, – спокойно и уверенно отвечал Журбей, – я предвидел все эти вопросы. Но для начала, дорогой мой человек, я отмечу принципиальную неточность в вашем вопросе. Я никогда не отказывался от «Властелина». А был отлучен от него из-за возбуждения известного уголовного дела. И хотя суд признал меня абсолютно невиновным, я был снят с должности главного конструктора проекта. Руководить дальнейшей разработкой ракеты стал другой человек. Это раз. А теперь – два. Об однотипности, как вы сказали, двух проектов – «Властелина» и «Громовержца». Тут я прошу вас… Да-да, именно вас, молодой человек, выйти на сцену, – вы же говорили про однотипные ракеты?

На сцену с саркастической ухмылкой на нагловато-самоуверенном лице вышел молодой конструктор из гребневских.

Зал замер в любопытстве.

– Как вас зовут, молодой человек? – добродушно спросил Журбей.

– Иваном.

– Очень приятно познакомиться, Иван… А теперь возьмите у меня вот этот перочинный нож и раскройте его.

Иван послушно выполнил просьбу, – лицо его перестало выражать нагловатую ухмылку, – на нем образовалась настороженность, говорящая о боязни какого-то подвоха.

– А теперь представьте, Иван, – продолжал Журбей тоном иллюзиониста, – что вы ночью провожаете девушку домой, а в темном переулке вас встретил преступник. И у вас из средств защиты только вот этот перочинный нож с коротеньким лезвием…

Тут Гаевский заметил, что тишина в зале стала такой плотной, что ее, казалось, можно было резать, как студень.

– Ну а мне позвольте быть в роли преступника, – весело продолжал Журбей. Затем он снова подошел к трибуне, выхватил из ее утробы длинную указку, вытянул ее в направлении Ивана и спросил, – ну и кто из нас в таком случае будет иметь преимущество в схватке? Вы – с перочинным ножом или я с длинной шпагой?

Сконфуженный Иван опустил нож и негромко ответил:

– Ну… Ну это же очевидно, что вы.

– Спасибо, эксперимент закончен, – весело сказал Журбей и, уже обращаясь к залу, продолжил, – вот так же, как перочинный нож и шпага, соотносятся «Властелин» и «Громовержец». Потому что «Властелин» имеет одну высоту поражения цели, а «Громовержец» совершенно другую… В три, а то в четыре раза больше! Так что ни о какой однотипности ракет не может быть и речи.

– А разве нельзя было с помощью «Властелина» решать те же задачи, для которых разрабатывается «Громовержец»? – раздался в зале могучий бас, усиленный переносным микрофоном.

– В том-то и дело, что нельзя! – мгновенно ответил Журбей, – у каждой из этих ракет – свои возможности и задачи. «Властелин» изначально замышлялся, как ракета, сбивающая цели противника на высотах, достающих до ближнего космоса. Сбивающая цель направленным пучком поражающих элементов. И принцип поражения цели у «Громовержца» совершенно иной… Кинетический! Причем, «Громовержец» – это уже дальний космос.

Слушая Журбея, Гаевский видел, слышал, чувствовал, как меняется обстановка в зале. Еще до совещания по институту прошелестел слух, что это будет «образцово-показательная порка» Журбея. А он из назначенной жертвы вот так блестяще превращался в триумфатора, в «палача» оппонентов.

Его пытали и пытали еще десятками вопросов все, кто хотел – генштабисты и чинуши из военно-промышленной комиссии правительства, матерые ученые и деды-конструкторы, зеленая молодежь, недавно пришедшая на фирму из института, и инженеры-заводчане.

И вот когда этот коллективный допрос Игоря Романовича, казалось, уже шел к концу, микрофон вдруг попросил тот самый зам Гребнева, который был похож на графа и писателя Алексея Толстого (тот самый, который однажды на экспертом совете кричал, что идея Журбея создать кинетическую ракету дальнего перехвата – это маниловщина).

– Игорь Романович, у меня есть еще один вопрос, – уважительным тоном, но в котором явно звучали нотки то ли недоверия, то ли ехидства, – сказал граф, – насколько мне известно, вы же сами называли «Властелин» тупиком, а дальнейшую его разработку – пустой тратой денег… И даже преступлением. Но в то же время сегодня говорили тут, что «Властелин» нашей армии нужен. Как вы можете объяснить вот такую вашу противоречивую позицию?

И снова в зале замер гомон, и снова – космическая тишина.