Офицеры российской гвардии в Белой борьбе. Том 8

Красенский[515], Векслер[516], Чегодаев[517] и я сразу ответили, что ехать хотим, что жизнь здесь – это прозябание, а что долг наш теперь – стремиться в Добровольческую армию. Тогда же было решено, что мы все соберемся на первый день Пасхи у Потемкина и тогда окончательно подтвердим наше согласие, сразу же назначив день отъезда, заручившись заранее в местном совдепе нужными документами на выезд. Начались приготовления. Документы достали очень легко. Между прочим, документы, удостоверявшие нашу личность, были сфабрикованы нами самими еще в бытность нашу в Кабардинском конном полку «на всякий случай». Бланки с печатью, не к чести нашей пусть будет сказано, нам удалось случайно, благодаря подвернувшимся обстоятельствам, выкрасть из канцелярии комиссара Нальчинского округа.

Мы были на заутрене в церкви, и впечатление осталось неприятное: везде шныряли большевики с винтовками, с папиросами в зубах и в фуражках, бесцеремонно входившие в храм в то время, когда все молились. Розговены были устроены у А.А. Никушкиной. Спокойно прошел этот великий праздник в тесном кругу своих друзей.

На следующий день, в воскресенье, мы собрались у Потемкина и за пасхальным столом решили окончательно вопрос о нашем отъезде. Он был назначен на четверг, 26 апреля, из Ессентуков в Минеральные Воды. Путь следования установили следующий: Минеральные Воды, Моздок, Кизляр, Брянская Пристань на Каспийском море, Астрахань, Царицын, а дальше как сложится обстановка, но предполагаемая конечная точка – станция Миллерово и Ростов. Все наши друзья сочувствовали нашему отъезду и помогали нам собираться в путь. Нужно было спешить, потому что красные готовили мобилизацию, что нам было совсем не по душе. 26-го вечером мы собрались у А.А. Никушкиной, поужинали, выпили посошок и собрались в дорогу. Нас благословили, и мы, перекрестившись, вышли, забрав свои котомки под руки. Настроение было бодрое, но тяжелое, потому что шли на неведомое и опасное.

Мы предались воле Божьей – «пусть будет так, как Он хочет». Рассчитывать только на свое счастье было бы безумием. Кто мог поручиться за то, что нас не поймают на первой же железнодорожной станции и не расстреляют. Большевики уже успели до некоторой степени окрепнуть. В Армавире, например, ими были устроены целые мастерские, в которых распарывались шинели, шаровары, рейтузы и даже сапоги с целью нахождения запрятанных документов и других ценностей. Поэтому лично я верил только в Провидение Божье. Зная это положение, мы поэтому выбрали кружной путь через Царицын.

– Господи, – молился я, проходя мимо церкви по дороге на вокзал, – если Ты считаешь, что мы идем на правое дело, что шаг, предпринятый нами, верен, то Ты спасешь нас, ибо велика Твоя правда.

Ехали мы по парам. Со мной в паре был Чегодаев, Потемкин с полковником Амелунгом[518] лейб-гвардии Литовского полка[519], а Красенский с Векслером. Сделано это было ради предосторожности. Друг с другом, кто не состоял в паре, мы не разговаривали и делали вид, что незнакомы. Распоряжения, исходившие от Потемкина, передавались нам только через Векслера.

Когда мы находились в Ессентуках, мы знали о существовании Добровольческой армии, но туда не поехали, потому что были уже зачислены в Кабардинский конный полк. Генерал Половцев[520], командир Кавказского туземного корпуса, заявил нам, в ответ на наше обращение, что он присоединится к Добровольческой армии и что в этом направлении им уже ведутся переговоры. Кавказский туземный корпус должен был войти в состав армии как конница, потому что в армии тогда еще конных частей было мало. Мы были очень рады, что получили определенные места младших офицеров в сотнях, и совершенно не ожидали, что все это кончится для нас так неудачно. Обвиняли самого генерала Половцева, что он будто бы бездействовал и был в этом отношении слишком не энергичным. В конце концов Туземный корпус развалился, всадники разбежались по своим аулам, а нам пришлось бежать и скрываться.

Сведения, полученные в Ессентуках Потемкиным, оказались, как мы потом узнали, вполне правильными.

Поздно вечером мы приехали на станцию Минеральные Воды. К счастью, вскоре пришел поезд со станции Кавказская, в который мы вонзились, опять по парам, в разные вагоны и благополучно отбыли в Кизляр. По дороге нас почти совсем не тревожили расспросами о документах, так что настроение наше значительно повысилось. Вечером 27 апреля, когда мы проезжали линию Грозного (Грозный находился от линии железной дороги верстах в 50), мы увидели зарево пожаров. Горели нефтяные промыслы. Они горели еще в декабре, когда мы с Кабардинским полком случайно посетили этот город, и вот до сих пор их никто не был в силах или не хотел потушить. Поистине зрелище было грандиозное.