Офицеры российской гвардии в Белой борьбе. Том 8

Красенский и Векслер сидели в противоположном углу залы и ели какой-то борщ. К нашему большому удивлению, на этом вокзале действовал еще буфет, но на столах уже не было скатертей, посуда была самая простая, без всякого намека на какое-либо изящество, а пол изобиловал всяким мусором и грязью. Совсем по-демократически – плюй куда хочешь, загрязняй пол бумажками и окурками, все во славу поднявшего голову пролетариата. Неизвестно, какими были мы буржуями в это время, разве что полностью отсутствовало хамство.

Билеты были взяты, но их нам выдали только до станции Кривомузгинская, последней по эту сторону Дона.

– Дальше, – сказали нам, – пока ехать нельзя, путь прерван.

Это показалось странным, но в сердце родилась надежда и вместе с тем увеличилась тревога за дальнейший успех нашего путешествия. Когда мы проходили по платформе, мы заметили стоявшего в дверях станции пьяного матроса Черноморского флота, рассуждавшего о том, что, дескать, погибла советская республика. «Жаль мне, товарищи, – говорил он, – нашей пролетарской республики, душевно жаль Советов, погибло все это, потому что нет настоящих работников, нет людей, могущих умереть за эту власть…» и т. д. Мы не дослушали, а прошли дальше, не останавливаясь. Но эти слова подбодрили нас. Значит, борьба не прекратилась, и большевикам, очевидно, сейчас неважно, где-то на них нажимают.

Когда стемнело, мы с Чегодаевым заказали себе обед, который съели с большим аппетитом, так как уже с Астрахани горячей пищей не питались. Остальное время провели в томительном ожидании отхода поезда. Часов около 8 вечера к нам подсели две молоденькие дамы, которым мы уступили место, так как зал переполнился пассажирами. Дамы, как они нам сами признались, только что приехали со станции Кривомузгинская, потому что дальше их не пустили из-за каких-то бродящих в том районе банд. Когда они узнали, куда мы едем, они пришли в ужас.

– Что вы, – говорили они, – разве можно ехать туда? На том берегу Дона бродят калмыки со своими офицерами и если не расстреливают, то во всяком случае порют и избивают нагайками. Все равно вас дальше хутора Калача не пустят, а если и попадете на тот берег, то рискуете быть битыми. Бросьте эти мечты и езжайте обратно.

– Да кто же эти калмыки и их офицеры, – отвечали мы, – не всякого же встречного и поперечного они будут бить, это ведь не звери!

Но с ними нельзя было сговориться, они всеми силами старались убедить нас, что ехать туда бессмысленно и безумно. Но эти их речи только лишний раз доказывали нам, что в этом направлении что-то творится, что кто-то борется и, по всем вероятиям, имеет успех, так как в Царицыне чувствовалось волнение.

Поезд сильно запаздывал, так что мы только к 11 часам ночи вышли из зала и направились к вагонам-теплушкам, заменявшим классные вагоны. Места, где можно было сесть, мы не искали, а влезли в первый попавшийся вагон, грязный, с отвратительным запахом, заполненный, кроме того, угольным мусором.

В наш вагон вонзилось немало народу, в большинстве крестьяне и казаки, возвращающиеся домой из города на ближайшие станции. Потемкин отстал от нас, когда мы шли к вагону, и только потом уже, после того как мы сложили наши котомки, мы увидели, что Потемкин гуляет по перрону под руку с матросом и еще каким-то подозрительным типом. Это нас встревожило. Прозвучал второй звонок, а он все ходит взад и вперед по платформе и все продолжает оживленно разговаривать с этими «товарищами». Волнение наше увеличилось. Тогда я решил подойти к нему и сказать, что пора садиться, ибо поезд может отойти. Он на это коротко ответил:

– Не волнуйтесь, сейчас приду!

Я не имел права и даже смелости дальше уговаривать его и отошел обратно к поезду. Раздался третий звонок. Потемкин действительно начал быстро прощаться со своими, очевидно, новыми друзьями и во время свистка главного кондуктора вскочил в вагон. Заводить разговор было опасно, так как сидело много постороннего люда. Мы всю дорогу молчали и, сидя на своих вещах, дремали, насколько это было возможно. Расспросы и разговоры мы решили отложить до следующего удобного случая.

Ночь прошла спокойно. Доехали мы только в 12 часов ночи. Сперва было кто-то завел речь о Гражданской войне, с ним вступил в спор другой; первый утверждал, что ничего этого не нужно, что «раз вышла свобода, требовало бы усим покориться новым законам, а не заводить новые войны. Сказано – без аннексий и контрибуций, так должно это всем понятно быть». Другой, наоборот, по всей вероятности из «интеллигентов», возражал и говорил, что это «партии борются за власть, и пока одна из партий не победит, все равно мира не будет». Так как все остальные угрюмо молчали и не высказывали никакого интереса к этим бестолковым речам, то спор вскоре прекратился. Один только раз за всю ночь какие-то полуграмотные красноармейцы проверяли у нас документы, но никакого вреда не причинили. Часа в 4 утра наш поезд стал подходить к станции Кривомузгинская. Мы быстро выскочили из вагона и последовали за Потемкиным.