Офицеры российской гвардии в Белой борьбе. Том 8

– Не вместе, держитесь по парам и ищите себе место, чтобы переночевать ночь на этой станции, – шепнул мне Потемкин и пошел вперед.

Минуты через две мы вошли в здание маленькой захолустной станции, где уже по всем углам спали и изрядно храпели несколько человек. Убогие, старые и даже не чищенные керосиновые лампы висели на стенах и тусклым светом едва освещали помещение. В так называемом зале 1-го и 2-го классов мы решили разместиться. Положив котомки под голову, мы легли прямо на грязный пол. Но спать было трудно. Все время кто-то ходил, другие сильно кашляли, третьи громко храпели и мешали.

8 мая мы уже с раннего утра были на ногах. О каких-либо чаях не могло быть и речи. Пришлось просто выпить воды с хлебом. О поездах никто ничего не знал. На станции было два комиссара, но оба что-то умалчивали. Старший из них был угрюмый и ни с кем вообще не заговаривал, не отвечал на вопросы и старался держаться вдали от публики. Младший был более податливый. Его даже остановил Потемкин и расспрашивал, когда же мы, в конце концов, будем иметь возможность двинуться дальше. Но комиссар только пожимал плечами, очень любезно разъяснив, что «это зависит от независящих обстоятельств», что, когда наладится движение, неизвестно. Мы с Чегодаевым сидели в стороне и слушали этот разговор, потому что комиссар говорил, обращаясь ко всей публике. Но по тому, как слушал комиссара Потемкин, мы заметили, что он начал что-то понимать и соображать. Да и у нас немного просветлело в уме: мы догадались, что комиссару не приказано было говорить о наступлении казаков в направлении на Царицын. При этом мы вспомнили наш разговор с дамами на царицынском вокзале, которые были в панике от калмыков, и нам показалось странным, что здесь об этих калмыках ничего не говорят.

Захотелось под вечер есть, но на станции никаких съестных продуктов не было. Для того чтобы не вызвать подозрения у окружавшей нас публики, мы опять сделали вид, что знакомимся друг с другом. В деревню нам хотелось идти вместе. И мы обратились к нашим спутникам:

– Товарищи, не хотите ли пройти с нами на ближайший хутор за продуктами?

Нас поддержал еще кто-то из публики, и мы все вместе двинулись к хутору, который находился в 4 верстах от станции, выпили там молока, купили себе хлеба и мирно вернулись на станцию. Спустились сумерки, зажгли опять эти старые керосиновые лампы, и публика начала укладываться спать. Но публики стало больше. Прибыли из Царицына еще поезда и привезли разношерстную компанию.

На следующий день стало тревожнее. Утром мы проснулись рано и, закусив корочкой хлеба, уселись на платформе, чтобы подышать свежим воздухом. Напротив нас стоял какой-то эшелон с красноармейцами, которые несли охрану станции. За неимением других развлечений, было забавно наблюдать за краснокожими. У них в вагоне оказался граммофон, который ими усердно заводился. Они вторили ему, пели и танцевали около вагона. Велико же было наше удивление, когда мы вдруг услышали звуки нашего гимна «Боже, Царя храни». Солдаты не разбирались в пластинках и поставили ее нечаянно. Она была очень быстро остановлена и снята под нецензурную ругань.

Под вечер мы прошлись по поселку около станции, чтобы вымолить у кого-нибудь крынку молока. К счастью, нам повезло. По дороге с нами заговорил Потемкин.

– Дальше оставаться нам на станции нельзя, – сказал он серьезно, – когда пойдут поезда, все еще неизвестно. Поэтому я решил идти пешком. По ту сторону Дона определенно идет сражение, сегодня ясно была слышна орудийная пальба. Я пережду еще один день. Если завтра ничего не выяснится, то нужно идти, иначе может быть и поздно. Но дело это серьезное, или пан, или пропал, так что вы обсудите все сегодня, и я, в свою очередь, за ночь что-нибудь решу.

Конечно, идти пешком было очень рискованно и смело, но по всем данным, ничего иного не оставалось, и мы это решение приняли. На станции нас томила тоска. Мы не знали, куда уйти от людских взоров, чтобы отдохнуть. Потемкин, Чегодаев и я улеглись на травке в палисаднике перед станцией и думали здесь поспать. Но явился вдруг старший комиссар и выставил нас из палисадника.

– Нельзя же, товарищи, – обратился он к нам в вежливой форме, – лежать на траве. Вы ведь интеллигентные люди и должны понимать, что трава от этого портится.

– Он прав, – тихо сказал Потемкин, и мы быстро вернулись на станцию.

– Слово «интеллигентные», – продолжал Потемкин, – мне совсем не нравится, надо скорее выметаться отсюда, уже подметили нас.