Парламентские чиновники в любой ситуации добивались лишь одного — работы Парламента. Никакие обстоятельства не могли помешать им прийти во Дворец на о. Ситэ и приступить к работе. А в изучаемый период помех было более чем достаточно. И важнейшая из них — обострение политической ситуации в Париже и королевстве в целом. «Из-за опасностей вокруг Парижа и Вермандуа» заседания Парламента отменялись в октябре — ноябре 1411 г., но как только напряжение спадало, чиновники вновь шли в залы «так поспешно, как только могли» (12 ноября 1411 г.). Так со всей остротой повторилось в мае 1418 г., когда в Париж вошли войска герцога Бургундского, и посреди разгула политических репрессий парламентские чиновники добиваются возобновления работы Парламента[40]
. Правда, он вынужден сократить заседания до двух дней в неделю, а при закрытии сессии 1 октября 1418 г. Никола де Бай обмолвился о том, что «в Париже и во многих областях королевства большая смертность», да и попросту идет гражданская война, превратившая Парламент в обесцененный инструмент «справедливости для всех» (25 июля, 1 сентября, 28 сентября 1418 г.). Парламент ничего не мог противопоставить этому, кроме работы, ставшей его способом борьбы с анархией, произволом и беззаконием, способом выживания для самих чиновников.Так кризис королевской власти выявил уровень оформления Парламента как самостоятельной общественной силы, осознающей свои интересы и заинтересованной в сохранении центрального аппарата.
Ярким выражением этой черты в облике чиновников Парламента XV в. является их поведение в дни небывало холодной зимы 1408 г., сковавшей снегом и льдом почти всю Западную Европу. Холода обрушились внезапно: 17 января 1408 г. Никола де Бай записывает в «протокол» объяснения-извинения по поводу неразборчивого почерка — чернила замерзли, и даже попытки обводить буквы не дали результатов. «Люди говорят, что сто лет не было так холодно», а столетие — это синоним эпохи. Вскоре Парламент поручил своему чиновнику заботы о дровах, свечах, светильниках для залов Дворца. А через десять дней, 27 января, произошло затмение Луны и начались новые испытания: замерзла Сена, да так, что (небывалое дело) «народ ходил по реке туда-сюда и ездил на повозках, как по мостовой, а снег был в таком количестве, какого не было на памяти людей». И вот 31 января, т. е. на пятый день после затмения, грянула беда: мороз стал спадать, а с ним — таять снег, льды затрещали и начался ледоход. Лавина нарастала, и вскоре вышедшая из берегов Сена, неся глыбы льда, начала свое разрушительное течение. Ночью льды крушили деревянные мосты через Сену, примыкающие к ним дома. Сломаны были и Малый мост, и 20–30 домов возле него, «построенные лет 27–28 назад». Наутро город был отрезан от Ситэ, а чиновники Парламента — от Дворца.
Парламент оказался парализован. Утром 31 января не пришли ни советники, ни адвокаты, ни прокуроры, ни мелкие служащие, никто, кроме первого президента, двух-трех советников и самого гражданского секретаря Никола де Бая.
Казалось бы, беда для всего города: разрушены мосты, дома, стоит небывалый холод, вскоре настанет дефицит дров и хлеба. Все это вполне оправдало бы перерыв в работе Парламента. Но только не в глазах самих его чиновников. Сетования Никола де Бая на плохой почерк, ибо разогреть чернила и руки ему не удавалось, согласуются с его извинениями, аккуратно вписываемыми в «протокол» о причинах приостановки работы Парламента. Когда в начале февраля стало ясно, что невозможно переехать бушующую реку, тем более ждать строительства новых мостов. Парламент решил начать заседания: те, кто был отрезан от Дворца, нашли временное помещение и возобновили заседания суда и вынесения приговоров, а оставшиеся в Ситэ стали работать здесь. При этом предусматривалось соблюдение всех формальностей, вплоть до ведения двух протоколов на параллельных заседаниях (1, 3, 4, 6 февраля 1408 г.), ибо авторитет Парламента поддерживался, среди прочего, бесперебойной, не знавшей существенных перерывов работой и его чиновники не могли примириться с тем, чтобы стихийное бедствие одержало верх над законами королевства Франции. А может быть, они боялись, что общество не заметит их отсутствия за обрушившимися бедами, да так и не вспомнит об их необходимости.
Так или иначе, в отношении чиновников к своей работе в Парламенте ярче всего проявился достигнутый институтом уровень зрелости. Чиновники, как подлинные профессионалы суда, воспринимали любые перерывы в работе как посягательство на их интеллектуальную собственность, реализуемую в Парламенте.