Огненная проповедь

— Мне было важно только, чтоб он не умер. — Она коснулась раны на голове и с отвращением посмотрела на кровь на пальцах. — Теперь понятно, почему я не испугалась, когда вы сюда заявились? Я знаю, что вы теперь неразлучны и у тебя рука не поднимется мне навредить. Но я недооценила последствия пребывания в резервуаре: чувствовала, что с ним что-то не так, но не понимала, что он полностью потерял память. И переоценила тебя — думала, что ты с этим сможешь разобраться.

— Я была так слепа.

Исповедница снова потрогала набухшую шишку и поморщилась.

— Как и я. Мне следовало сообщить тебе о нем сразу же. — Она повернулась в Кипу, который неуверенно заерзал на полу. — Но он изменился. Трус, которого я знала, никогда бы не решился на такое нападение.

— Ты его не знаешь. Может, он и твой близнец, но он совсем на тебя не похож.

— Возможно, это так. В точности как и ты не похожа на Зака. Мы оба — я и Зак — обременены близнецами, лишенными честолюбия.

Я присела, склонившись над Кипом, приподняла его голову и устроила у себя на коленях. Он сильно зажмурился, а потом открыл глаза, моргнув на свету.

— Она? — произнес он. — Это же невозможно.

Я покачала головой:

— Они отрезали тебе руку, чтобы выдать за омегу. Мне так жаль.

Он снова смежил веки и долго не открывал глаза. Несколько раз его губы шевелились, словно в попытке что-то сказать. Наконец он посмотрел на меня:

— Это правда?

Я кивнула. Еще несколько минут прошло в безмолвии.

— Похоже, это означает, что я не смогу больше попрекать тебя твоим близнецом, — прошептал он мне, уставившись на Исповедницу, которая вставала за моей спиной. — Вроде как нам обоим выпал родственный джекпот.

Кип пристально изучал ее лицо, словно это помогло бы ему узнать самого себя. Он как будто пытался разглядеть все тайны утраченного прошлого на ее бледной коже.

Ее глаза, обычно такие бесстрастные, шарили по нему с любопытством.

— Ты даже сейчас ничего не вспомнил?

Он покачал головой:

— Зачем? Хочешь предаться воспоминаниям о нашем счастливом детстве?

— «Нашем»? Не было никакого «нашего» детства. Меня выслали в восемь лет, когда я больше не смогла скрывать видения. Но для тебя, естественно, этого оказалось недостаточно. — Она прикрыла ладонью клейменое чело. — Тебе было мало того, что меня заклеймили и выгнали в поселение, а ты остался на ферме с родителями и жил прекрасной жизнью. Твоя ненависть ко мне не имела предела. Три года назад ты возжелал оградить себя от возможной угрозы с моей стороны. Даже обратился к местному советнику Синедриона, чтобы меня отследить. Сказал, что слышал, будто состоятельные альфы могут платить, чтобы об их близнецах «заботились» в камерах сохранения.

Дудочник рассказывал о таком на Острове. Но я не представляла себе подобного Кипа; могла осознать, что он альфа, но представить его таким — злобным, жестоким — не выходило.

— Это был не я! — воскликнул он, садясь. — Я даже не знаю, кем был тогда, и вообще ничего не помню из-за того, что ты со мной сотворила! — Я никогда не видела, чтобы Кип плакал, но сейчас слезы отпечатались дорожками на грязных щеках. — Я даже не жалею о руке! — Он пожал обрубком на плече. — Только о том, что не помню ничего. Ты все забрала.

— Я все забрала? — Ее смех полоснул как лезвие. — Меня выставили из дома в восемь лет. Тебе никогда не было до меня никакого дела. Ты намеревался сделать со мной то, что я сделала с тобой.

Вот она — ненависть, которая преследовала нас с тех пор, как мы ударились в бега. Но направлена она была вовсе не на меня.

— Я знала, что рано или поздно ты за мной придешь. Такой злобный человечишка как ты… Я знала, что ты не простишь мне те восемь лет. — Она по-прежнему не повышала голос, но ее прищур, стиснутые зубы и отрывистая речь говорили сами за себя. — Поэтому я искала способ защититься. В том числе поэтому нашла Зака и предложила сотрудничать. Может, поэтому мы так сработались — у него тоже есть своя обида на позднее разделение. Я всегда знала мотивы Зака, потому что видела в нем те же страх и злобу, что и в тебе, хотя в тебе нет его ума и стремлений.

Неужели она на самом деле именно так воспринимала мир? Не альфы против омег, а честолюбивые против тех, кто не мог и не желал соответствовать им в беспощадности?

— Я не могу обсуждать наше прошлое. — Слова Кипа звучали едва различимо. Каждое слово падало на дно зернохранилища, словно камень в колодец. — Из-за тебя у меня его не осталось. Это ты меня таким сделала.

— Нет. — Она покачала головой. — Это ты сделал меня такой.

— Ты не знаешь Кипа! — воскликнула я.

— Он мой близнец. Я знаю его лучше всех, лучше, чем ты вообще сможешь узнать.

Я собиралась возразить, но Кип заговорил первым:

— Касс права — ты меня совсем не знаешь. Нам не о чем говорить.

Он повернулся ко мне. Исповедница стояла между нами и лестницей. Мы трое настороженно застыли. Я посмотрела на стальную дверь в стене, но поняла, что это безнадежно, не успела Исповедница заговорить: