Огненная проповедь

Кип несколько раз отставал, и я поворачивалась, чтобы глянуть на него, с ужасом вспоминая, как уговорила его на эту авантюру. Но каждый раз, когда он меня догонял, его лицо светилось ликованием.

Я думала, что мы бежим на юг, но как только чаща поредела, стало понятно, что мы сбились на юго-запад и добрались до западной кромки леса.

Позади нас на востоке высилась стена огня, и из-за дыма и расстояния Нью-Хобарт было не разглядеть. Я не знала, что вывело нас на простор — то ли мой дар провидицы, то ли слепая случайность. Судя по пожирающему горизонт пламени, останься мы в лесу, огонь скоро бы нас настиг.

С востока наступление огня на город сдерживали заболоченные равнины. Там и сям в густой траве неподалеку от леса вспыхивали небольшие островки пламени, но быстро затухали.

Где-то в полутора километрах от опушки мы остановились. Забравшись по колено в один из топких разливов, напились и умылись. Лицо Кипа закоптилось и покрылось пятнами от пепла и сажи. Я опустила взор и увидела, как вода смывает гарь с моих ладоней.

Когда я выбралась на поросшую густой осокой болотную кочку, икры выше уровня, по который я заходила, остались черно-серыми. Даже здесь, вдалеке от пожара, с каждым вдохом в легких чувствовался дым.

Я ополоснула руки и колени, саднящие после падения с подводы, вымыла из порезов песок. Достав нож, отрезала две полоски ткани от мешка, намочила, одной закрыла себе рот и нос, затем повернулась и завязала вторую на голове Кипа. Даже когда повязка скрыла его губы, было ясно, что он все еще улыбался.

— Чего это ты так оживился? Кажется, поначалу идея с пожаром не сильно пришлась тебе по вкусу. — Речь звучала нечетко, но через тряпку дышать стало намного легче.

— Знаю. — Он закинул мешок за плечо, и мы зашагали вдоль дымящейся кромки леса. — Но так здорово сделать хоть что-то.

— Да мы и так последние месяцы не расслаблялись.

— Ага, но раньше было по-другому. Мы бежали и бежали, стараясь скрыться. Но сейчас все изменилось. Мы им отплатили. Намеренно.

— Буквально час назад, когда я тебя уговаривала, ты таким решительным не был, — рассмеялась я.

— Теперь-то я стал прожженным диверсантом, — хмыкнул Кип в ответ.

Я столкнула его с кочки на мелководье, а он шлепнул ногой по воде, окатив меня брызгами. Наши маленькие фигурки продвигались вперёд на фоне стены дыма и огня, тщательно выбирая путь среди топких разливов.

               * * * * *

Пожар продолжался еще трое суток — сначала удушливый дым и раскаленное свечение, а затем над горизонтом повис черный полог, будто внезапно сгустилась ночь. Но на третью ночь с запада пришел дождь, который к утру очистил небо и потушил пожар.

После пожара я стала еще острее чувствовать Остров — меня тянуло к нему, как прилив к Луне. И по-прежнему ощущала пытливый ищущий разум Исповедницы, из-за которого не доверяла даже небесам и вздрагивала от каждого насекомого, забиравшегося на меня на привале.

Когда я с криком проснулась на рассвете, Кип сонно поинтересовался:

— Ну что на этот раз?

— Ты о чем? — спросила я, усаживаясь.

— Обычно тебе видится Остров, Исповедница или взрыв. Судя по твоим воплям, это либо Исповедница, либо взрыв.

— Снова она, — ответила я.

Всякий раз в моих снах ее цепкую ментальность переполняла ярость, которая рассекала ночное небо, словно кнут, терзавший беднягу в Нью-Хобарте. Я устроилась поближе к Кипу, радуясь, что болотная осока под спиной колет и раздражает кожу, отвлекая мой разум от фантазий и возвращая в бренное тело.

— Мне следовало догадаться. — Кип укрыл меня одеялом, которое я сбросила во сне, отбиваясь от кошмара. — Ты обычно кричишь громче всего, когда видишь ее.

— Извини. Знаю, не очень-то скрытно. — Я почувствовала, как Кип пожал плечами.

— Благодаря твоим видениям нам удалось сбежать достаточно далеко. Крики в ночи — это побочный эффект твоего дара, с которым я согласен мириться. — В тишине слышался комариный писк. — Знаю, Исповедница отнюдь не подарок, но почему она пугает тебя больше, чем взрыв? По-моему, конец света гораздо ужаснее.

Такое трудно объяснить даже Кипу.

Взрыв был своего рода отдельным кошмаром: его разрушения оказались абсолютными, неопровержимыми. Он превратил мир в огонь. Исповедница, естественно, не могла быть хуже взрыва, да и никто и ничто не могло. Но ярость взрыва не знала различий, а у Исповедницы же была четкая личная цель. Они искала меня, просеивая пространство сквозь собственный разум. Взрыв воплощал чистое разрушение. Он превращал в огонь и ненависть, и все остальное вокруг. Но злость Исповедницы ощущалась с каждым разом все сильнее. Я чувствовала ее постоянно, даже сильнее, чем когда сидела в камере. Тогда она испытывала ко мне скорее пренебрежение, реже — разочарование.