Огненная земля

Потом Баштового опять ударило в голову чем-то тяжелым, и он потерял сознание. Холодная вода, продолжавшая врываться через пробоину, возвратила его к жизни. Он пополз, переваливаясь через трупы, обломки мебели. Теперь было абсолютно темно. Где-то он слышал голос доктора, и это придало сил. Корабль накренился, и потому легче было, привалившись боком, выбираться вверх по узкому трапу. Он судорожно хватался за скользкие поручни, разжимая сцепившиеся пальцы и передвигая руки, не отрывая ладоней. Ухватившись о закраину люка, он почувствовал, что силы окончательно оставили его. Еще немного, и он сорвался бы туда, где клокотало и хрипело. И вдруг невыносимая боль — казалось, его волосы отдирают от черепа — это доктор схватил его за волосы и вытащил на палубу. Гремящая волна окатила их, загасила зеленоватое пламя, ушла.

— Доктор, доктор… — Баштовой беззвучно шевелил губами и, как слепой, шарил пальцами по мокрой палубе.

Но Фуркасова вблизи не было. Подхваченный волной, доктор расшибся о штурманскую рубку и был смыт в море вместе со щупленьким переводчиком. Очнувшись в воде, доктор пробовал плыть, но обмундирование стянуло тело. Он последний раз вынырнул, хватил жадно воздуху. Все закружилось, заплясало перед его глазами. Он еще понимал, что мимо него прошел малый катер, слышал крики. Белые, светящиеся пузырьки пролетали, как пули. И он погрузился в воду… Шум винта погас…

Малый катер, или каэмка, как называли его черноморцы, приблизился к тонущему сторожевику. На катере стояли матросы, здоровые, сильные, вооруженные кинжалами и пистолетами.

— Живых! — предупреждающе орали они. — Только живых!

Десантники столпились у бортов. Матросы каэмки с силой, словно срывая злость за то, что их задерживают, хватали с бортов десантников и швыряли их на дно катера. Шулик возился с пулеметом. Ему помогали Брызгалов и Воронков.

— Бросай пулемет!

— Что же мы без пулемета! — орал Шулик. — Катись, если некогда.

Матросы сняли пулемет и подхватили с палубы Шулика и его друзей. Слышался нервный смех только что спасшегося от гибели Брызгалова.

На сторожевике оставался освещенный заревом Линник.

— Начальник штаба здесь! Баштовой!

— Сигай! — закричал старшина катера. — Сигай, черт пузатый…

— Начальник штаба…

— Сигай вместе с начальником штаба!

— Ранен начальник штаба…

— Берем только живых!

Катер проскользнул по борту. Брызгалов и Василенко схватили Линника за ноги и спустили его вниз головой.

Каэмка была уже в полукабельтове от корабля. Шулик устанавливал на носу пулемет, заправлял ленту в приемник.

— Пока суд да дело, погрею ствол.

Шулик открыл огонь в ту сторону, где искрили крупнокалиберные пулеметы, повернутые немцами для кинжального действия по пляжу высадки.

— Хорош «максимка»! — сказал Шулик. — Ишь притихли… Ну, пора готовиться. Сейчас начнут нас крестить фрицы.

— Баштовой! — убивался Линник. — Человека бросили…

— Спасут его! — прикрикнул на него старшина катера. — Начальника штаба спасут. Не такой человек, чтобы бросили. Ты готовься штаны полоскать — видишь, где ты нужен…

…Звенягин видел, как подорвался на мине сторожевик…

— Начинается, — выдавил он сквозь зубы и приказал идти на помощь горевшему Судну.

Звенягин стал рядом с Шалуновым, но, несмотря на осложнение обстановки, оставался верен себе и подавал только советы. Шалунов мчался по заданному курсу. Когда сторожевик был близко, Звенягин скомандовал:

— Ошвартоваться с правого борта!

Шалунов блеснул на него белками глаз и оскаленным ртом.

— Есть!

Звенягин, схватившись за поручни и изогнувшись вперед, подождал, пока борта стукнулись, перепрыгнул на горевший корабль. Цепко, словно присасываясь подошвами к доскам, он побежал с ловкостью палубного матроса. Заметив Баштового, Звенягин остановился, присел на корточки и, обнаружив, что он еще жив, позвал следовавших за ним двух моряков из экипажа Шалунова.

— Взять на корабль!

Моряки понесли Баштового, лавируя среди обломков и брошенных десантниками вещевых мешков.

С треском занималось и вспыхивало внутри корабля окрашенное дерево, ветер разносил копоть и искры. Матросы передали Баштового на палубу флагмана и возвратились к Звенягину.

Шалунов видел, что командир дивизиона задерживался слишком долго. Немцы успели пристреляться, и снаряды ложились все ближе и ближе. Еще пять тяжелораненых были перенесены на корабль. Теперь горело все. Жарко плавилось железо, трескалась, вскипала и текла краска. Моряки, погрузив всех раненых, сталкивали в море дымовые шашки и лотки со снарядами. На палубе становилось трудно дышать. Огонь перебрасывало через рубку. «Что же он делает?» — беспокойно думал Шалунов, понимавший, что дальнейшая задержка опасна: могли взорваться бензобаки.

Скользя по скошенной палубе, Звенягин нес человека, безвольно опустившего руки.

^{Скользя по скошенной палубе Звенягин нес человека…}

Звенягину было тяжело. Это легко было заметить по его откинутой назад фигуре, по слишком осторожному движению ног. Шалунов крикнул в мегафон:

— Помогите комдиву!