Огненная земля

Ставропольские теплые дожди и босые пятки сверстников, заревые росы первых трав у Холодного рудника и морщины… морщины матери… запах потухающих самоварных углей… принесло ему море.

Звенягин глотнул воздуху. Кровь хлынула в легкие, забурлила. Дух его еще боролся. Он приподнялся, но снова рухнул, и последние конвульсии потрясли его тело.

Шалунов наклонился над Звенягиным, протянул руку, и она вошла в спину всей кистью. Шалунов в ужасе отдернул руку.

Разорвался еще один снаряд. Шалунов видел падающих людей, но слышать уже ничего не мог — барабанные перепонки лопнули, в голове гудело, стучало.

Корабль получил много пробоин и сразу потерял скорость. Надо было спешить. Рулевой, убитый осколком, обвис на штурвале. Шалунов оттащил рулевого и сам взялся за мокрый и липкий штурвал. Экипаж облетела весть о гибели комдива. В моторных отсеках, затыкая пробоины, по колена в воде, работали люди. Они сражались и с морем, и с врагом, и с горем.

Сверху летели команды, их нужно было немедленно исполнять. Шалунов продолжал вести корабль по курсу, заданному теперь уже мертвым комдивом.

А в это время Звенягин лежал рядом с Баштовым, маленький, щуплый, прикрытый куском парусины, и возле него стали в почетный караул два комендора.

…Шалунов ткнул о таманский берег наполовину затопленный корабль.

— Есть раненые? — спрашивали его.

Шалунов не слышал вопроса, но он знал, что так всегда спрашивают.

— Есть убитые?

— Есть убитые! — заревел Шалунов. — Павшие есть!

— Кто?

— Звенягин, командир дивизиона. Звенягин…

Шалунова вызвали на командный пункт к Мещерякову. Узнав о гибели Звенягина, Мещеряков невидящими глазами посмотрел на Шалунова, измазанного сажей и кровью.

— Звенягин убит? — переспросил он.

— Да, товарищ адмирал.

Мещеряков не мог скрыть своих чувств. Он поднес руки к лицу, опустил голову, тяжелыми и неуверенными шагами вышел в соседнюю комнату.

Начальник штаба спрашивал Шалунова о ходе высадки. Тот ничего не слышал. Начальник штаба положил перед ним лист бумаги и письменно задавал вопросы. Шалунов писал, отвечая ему и оставляя на бумаге следы ладоней.

Глава двадцать шестая

«Все должны с презрением встретить нас, — думал обескураженный Букреев, подваливая к пристани. — Так позорно, ни с чем возвратиться…» Все смешалось: тонкие расчеты, длительная подготовка, пламенные речи…

Весть о гибели Звенягина ошеломила Букреева. «Звенягин погиб, спасая нас, — подумал он. — Погиб потому, что мы замешкались и пришлось нас „нянчить“. Командир дивизиона, может быть, погиб из-за нашей нерасторопности».

Манжула принес новое известие: тяжело ранен Баштовой, погиб Плескачев и, кажется, доктор. Выход из строя начальника штаба и начальника взвода связи тяжело отразится на судьбе высадившейся части батальона, лишенной теперь раций, телефонных аппаратов, запасов ракет… Неужели убит жизнерадостный доктор Андрей Андреевич?

На пристани все шло как обычно, по-деловому. Краснофлотцы подтянули баграми мотоботы, ошвартовали их своими привычными мускулистыми руками с посиневшими и мокрыми, как у прачек, пальцами. Катерники, приставшие раньше, возвращались с дымящимися ведрами кипятка и караваями хлеба. Они весело зубоскалили и шутливо стучали зубами, как бы показывая, что утро холодное.

Люди первой таранной роты и сам их командир были наружно тоже совершенно равнодушны к тому, что произошло. Они лениво, как будто неохотно расставаясь с насиженными местами (многие успели вздремнуть), выгрузились. Поторапливаемые взводными, построились; отойдя от пирса, поеживались, притопывали ногами, с завистью посматривая на катерников. Им тоже хотелось попить чайку, поесть и отдохнуть.

С того берега доносился скрадываемый расстоянием гул боя.

Высоты Крыма стояли вдали строго и мертво, но у берега в сизой дымке дугообразно горело пламя. Вспыхивающий и притухающий свет, то светлый с голубизной, то красноватый, острый, напоминал электросварку. Моряки внимательно наблюдали за тем берегом, и лица их суровели.

— Дерутся!

— Ребятам достается! А мы тут…

— Перефорсировать бы пролив!

— Штормит!

— Гляди, немец «козлов» пустил! Мало с земли, еще и с воздуха начал, гад, молотить.

— А где же наши?

Стайки неприятельских пикировщиков, или «козлов», как их называли, покружив в высоте, ринулись вниз. Так ястребы бросаются на высмотренную добычу.

— Влепили, гады! — крикнул какой-то моряк и быстрым движением пальцев расстегнул ватник, гимнастерку. — Влепили!

Позади нарастал низкий, басовый гул, сразу заставивший всех повернуться. Из-за крыш домов, из-за полуоголенных стволов деревьев вынеслись штурмовики. Над ними, переворачиваясь и словно купаясь в воздухе, попадая в лучи далеко встающего солнца, летели «ЯКи».

Штурмовики двумя стаями понеслись к Крыму. У всех вырвался вздох облегчения. Это была реальная помощь.

Пехота любила штурмовой самолет. «Летающие танки» делили с ней все тяготы наземной страды, появляясь в самую нужную минуту и не гнушаясь помогать ей в «мелочах», то уничтожая вражеский взвод, то отдельную пулеметную точку, то прочесывая траншеи.

— Дали.

— Смотри, еще идут…