К тому берегу прошли еще две стаи самолетов, и снова кувыркались в воздухе истребители сопровождения.
— Огненная земля, — сказал кто-то, смотря в ту сторону.
И вот впервые услышанное всеми слово определило название первого клочка земли, откуда началось освобождение Крыма — второй тур причерноморского похода до Измаила и Констанцы.
— Огненная земля, — сразу повторили многие.
— Огненная земля… — раздумчиво произнес Манжула.
— Ну, хватит! — крикнул Рыбалко. — Становись!
Скомандовав, он сорвал голос, откашлялся, хотел еще сказать что-то, но досадливо отмахнулся и, повернув взводы направо, повел их согласно приказанию Букреева.
— Як собака побитая, а не рота, — сказал он Букрееву, хмуря черные, сросшиеся на переносице брови.
И тогда Букреев понял, что наружно невозмутимый Рыбалко тоже не меньше его переживал неудачу.
— Вы организуйте людям горячую пищу, — приказал Букреев лейтенанту Стрельцу, оставленному на этом берегу для организации снабжения батальона. — Обязательно горячую и мясную пищу. Только из свежего мяса.
Стрелец, высокий мужчина с атлетическими плечами и словно сдавленным с боков смуглым лицом, неумело откозырял и потрусил вперед, придерживая рукой кобуру с пистолетом.
— Вы бы не трудили себя, товарищ капитан, — просто сказал Рыбалко. — Шли бы отдыхать.
В это время с корабля сносили Звенягина. Букреев приказал остановить роту.
Звенягина несли на санитарных носилках, прикрыв парусиной. Голова его со слипшимися волосами чуть покачивалась; умиротворенная улыбка сохранилась на его лице.
Букреев опустил руку, взятую под козырек, и снял фуражку. Впереди шел Шалунов, без шапки, в своем кожаном костюме, в высоких сапогах с голенищами, сбежавшимися гармошкой. Шалунов шел, склонив голову и сгорбившись, стараясь не поскользнуться на пригорке. Здесь еще сохранились следы многочисленных подошв, отпечатанных на мокрой глине, рубчатые следы автомобильных баллонов, окурки, вдавленные в грязь, и разорванные на мелкие части письма, выброшенные десантниками. К пристани подбегали матросы и солдаты, останавливались, снимали шапки.
Парусину откинул порыв ветра. Все увидели разорванный китель, ордена, залитые кровью.
— Никого не щадит, — сказал шофер. — Вот генерала нашего тоже угадала бомба. Какой был! Тоже Герой! Сносу, кажись, не было бы.
Непрерывно били по Крыму артиллерийские батареи. Море шумело и выносилось на берег, почти достигая обрывов. Носилки приближались. Солдаты загомонили, подвинулись. Каждому захотелось быть впереди. Моряки раздвинули толпу и очистили дорогу.
Матросы бережно несли командира дивизиона. Они осторожно ступали и почти не покачивали плечами, медленно шли в ногу с Шалуновым.
На пристани была и Таня. Она словно застыла на месте, пропуская мимо себя носилки, экипажи кораблей, стрелковую роту Рыбалко, солдат, шоферов, причальных матросов в брезентовых плащах с откинутыми капюшонами. Гудели возвращавшиеся от Крыма самолеты.
Таня думала о Курасове. Кто-то сказал, что корабли Курасова пристали к Тузле, как и полагалось по плану. Но пока его не было, и кто знает?.. Кто думал, что Звенягина сегодня понесут на плечах?..
Таня поднялась на пригорок. Справа остался памятник, знакомый ей по недавним воспоминаниям. Запорожец на гранитном цоколе смотрел в ее сторону. Девушка свернула в первый переулок. За ней увязалась худая собачонка, полаяла и убежала в кусты засохшей бешенюки. В намокшей одежде морского пехотинца, в сапогах, озябшая, уставшая, с санитарной сумкой, автоматом и кинжалом у пояса, она шла, погрузившись в свои тяжелые думы.
Глава двадцать седьмая
Мещеряков, незаметно почти вплотную подъехавший к Букрееву, пригласил его ехать с собой. Спокойствие адмирала вернуло Букреева в тот спокойный мир, который, казалось, был им потерян. Он вел себя так, как будто они только что расстались и, пока они не виделись, ничего не случилось.
Но, сначала отдавшийся утешительному чувству спокойствия, Букреев вдруг встрепенулся. Он стал сбивчиво объяснять причину неудачи, но понял, что все, что он говорил, неубедительно.
Он рассказал о последней минуте, когда погиб их буксир, и, находясь всего в полукилометре от берега, они не могли подойти, так как повредило моторы и намотало трос на винт второго мотобота. Их понесло течение. Они ничего не могли сделать, и вот подоспел Звенягин…
— Все бывает, — мягко остановил его Мещеряков. — Я уже знаю из доклада Шалунова про те условия, которые не позволили вам провести высадку, Букреев. Куда вы? Сейчас ко мне… ко мне…
Досадное чувство не покинуло Букреева и в домике, куда он приехал с адмиралом. Прислушиваясь к орудийной канонаде, он молчаливо барабанил пальцами по столу. Мещеряков занимался с адъютантом своими делами, бегло просматривал какие-то бумаги, и здесь догнавшие его.
— Начальнику штаба! — приказал он, захлопывая папку. — Меня сейчас интересует десант. По десанту тут еще ничего нет. Еще не запрашивали?
— Кроме утренней радиограммы, ничего.