Огненная земля

— Никого не щадит, — сказал шофер. — Вот генерала нашего тоже угадала бомба. Какой был! Тоже Герой! Сносу, кажись, не было бы.

Непрерывно били по Крыму артиллерийские батареи. Море шумело и выносилось на берег, почти достигая обрывов.

Среди военных, сбежавшихся к пристани, находилась Тамара. Она всю ночь продежурила на берегу и не ушла домой, поджидая возвращения десантных судов.

За столпившимися на пригорке солдатами стояла Тамара, не понимавшая еще, что происходит, для чего собрались люди. Она была, как обычно, подчеркнуто затянута ремнем, волосы аккуратно уложены. Она хотела встретить Звенягина после операции такой, какою он любил ее видеть.

Таня подошла к подруге и что‑то сказала ей. Тогда Тамара, расталкивая солдат, быстро пробилась вперед, она, очевидно, хотела броситься навстречу процессии, но заколебалась. На красивом ее лице появились и скорбь, и испуг, и еще что‑то детское: подрагивают, кривятся губы, и ребенок старается проглотить слезы, чтобы не разреветься.

Носилки приближались. Тамара приподнялась на носки, взглянула на покойника и, уже не раздумывая, бросилась вперед, прижав к груди сжатые кулаки.

Солдаты загомонили, подвинулись. Каждому захотелось быть впереди. Моряки раздвинули толпу и очистили дорогу.

Матросы бережно несли командира дивизиона. Они осторожно ступали и, почти не покачивая плечами, медленно шли в ногу с Шалуновым.

Шалунов заметил Тамару. Не поднимая головы, он недружелюбно скосил на нее глаза. После встречи с Мещеряковым Шалунов успел ополоснуть лицо, но все же кровь и жирная копоть остались на ушах, шее и лбу. Тамара хорошо знала Шалунова и сейчас взглядом спрашивала его разрешения подойти ближе, но тот, как бы не заметив этой молчаливой просьбы, опустил голову.

Тамара сделала несколько робких шагов навстречу. Сблизившись с ней, Шалунов тихо, со сдержанным озлоблением прошептал:

— Уходи отсюда.

Тамара вздохнула, отшатнулась.

— Мне? Уйти?

Тогда он решительно перебил ей дорогу. Тамара словно застыла на месте, пропуская мимо себя носилки, экипажи кораблей, стрелковую роту Рыбалко, солдат, шоферов, причальных матросов в брезентовых плащах, с откинутыми капюшонами. Гудели возвращавшиеся от Крыма самолеты.

Таня, взяв под локоть Тамару, повела ее по истоптанной дороге к главной пристани. Еще издали были видны сваи разбитых причалов и высоко взлетавшие белохвостые буруны.

— Тамара… что сделаешь?..

— Почему они так?

Тамара больше не могла сдерживаться, она рыдала, всхлипывала, и лицо ее сразу стало некрасивым.

— Успокойся, Тамара.

Таня, утешая ее, думала о Курасове. Кто‑то сказал, что корабли Курасова пристали к Тузле, как и полагалось по плану. Но пока его не было, и кто знает?.. Кто думал, что Звенягина сегодня понесут на плечах?

— Перестань, Тамара… Перестань, а то я тоже разревусь. Хорошо будет? И так про нас, девчат, говорят. А ты…

— Как он мот? Почему он так сделал?

— Шалунову тоже тяжело и всем им. Они друзья Звенягина. Иногда не хочется делить с кем‑нибудь горе.

— Что я им сделала плохого?

Подруги поднялись на пригорок. Справа остался памятник, знакомый им обеим по недавним воспоминаниям. Запорожец на гранитном цоколе смотрел в их сторону. Девушки свернули в первый переулок. За ними увязалась худая собачонка, полаяла и убежала в кусты засохшей бешенюки. Девушки шли теперь молча — одна стройная, худенькая, в шинели с разрезом позади, так что видно было мельканье ее подколенных сгибов, обтянутых тонким чулком, вторая, как увалень, в намокшей одежде морского пехотинца, в сапогах, озябшая, уставшая, с санитарной сумкой, автоматом и кинжалом у пояса. Горе сблизило их. И может, надолго вот с этого таманского утра сохранится их военная дружба.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Мещеряков, незаметно почти вплотную подъехавший к Букрееву, пригласил его ехать с собой. Спокойствие контр–адмирала вернуло мысли Букреева в тот спокойный мир, который, казалось, был им потерян. Он вел себя так, как будто они только что расстались и, пока они не виделись, ничего не случилось.

Но сначала отдавшийся утешительному чувству спокойствия, Букреев вдруг встрепенулся. Он стал сбивчиво объяснять причину неудачи, но понял, что все, что он говорил, неубедительно.

— Все бывает, — мягко остановил его Мещеряков. — Я уже знаю из доклада Шалунова про те условия, которые не позволили вам провести высадку. Стихия, Букреев. Куда вы? Сейчас ко мне, ко мне…

В домике, где остановился Мещеряков, сонная хозяйка жарила пышки. Девушка, дочь хозяйки, с косой, небрежно собранной пучком на затылке, любовно обрамляла селедку кружочками свеклы и лука. Увидев Мещерякова, подняла кулачки к глазам (в одном кулачке был нож) и игриво сказала:

— Противный лук. Все глаза выел, Иван Сергеевич.

— Все не выел, крошка, — Мещеряков пошлепал ее по полной руке, — глазки на месте.

Девушка улыбнулась, на щеках, на подбородке появились ямочки.

— Сегодня опять будут нас бомбить немцы, Иван Сергеевич?

— Военная тайна, — пошутил Мещеряков, снимая макинтош. — Познакомьтесь с капитаном Букреевым… Анна Матвеевна, тоже будьте знакомы.