Огненное сердце вампира

Алые грозди рябины в золотых объятиях листвы, стук дождя по куполу зонта, отражение пасмурного неба в дрожащих лужах. Темнеет. В дождливую погоду темнота приходит раньше. В домах зажигаются квадраты окон. И кажется, что там, за этими окнами уют и счастье. Там есть то, чего никогда не было у меня.

— Не жди от меня, девочка, того, чего я никогда не смогу тебе дать. Ты уже взрослая и сама всё понимаешь.

Молчу. Жду. Слушаю. Чувствую, как мой хрупкий мир из грёз и эфемерных планов неумолимо рушится. А о чём, собственно, я грезила, чего ждала? Мне ведь и не нужно было ничего, кроме как видеть его на парах да ходить до трамвайной остановки каждый день. Быть, хоть иногда, рядом, мечтать о невинном прикосновении к руке, чтобы впитать, хотя бы малюсеньким кусочком кожи, частицу его энергетического поля.

— Между нами может быть лишь одна— единственная форма отношений это — «вампир — источник». И если ты согласна, то я готов рассмотреть твоё предложение, тем более, мой источник недавно умер, и вакансия свободна.

Что это? Дождь? Слёзы? Но, если дождь, почему он такой горячий? Больше не будет прогулок до остановки, и руку на плечо он мне больше не положит. Как жестоко с его стороны отнимать у меня это! А как спокойно он говорит о смерти того бедняги, или бедняжки! Кем был этот источник мужчиной или женщиной? Учился? Работал?

Фары проезжающих машин, огни светофоров, горящие вывески магазинов, в пасмурных клубящихся сумерках кажутся ещё ярче, пахнет мокрой землёй, бензином и терпким, грустным запахом палой листвы.

— Не льстите себе, Хальвар, — чуть слышно шепчут мои губы. — Я даже и не думала…

Как же хочется ответить нечто остроумное, колкое, ставящее на место. Чтобы вампир удивился, почувствовал себя неловко. Но ничего подобного в голову не приходит.

Скорей бы очутится рядом с Дашкой, в салоне трамвая. Там светло, тепло и сухо, там мягкие сидения. Я расскажу ей всё— всё, и она пожалеет, как всегда жалела.

— Вот и славно, — улыбается вампир. — Меня радует то, что твои чувства ко мне — всего лишь детская влюблённость. Клянусь пламенем, я не хочу тебя убивать, Кристина. А жизнь со мной, как и с любым другим вампиром — это смерть, медленная, красивая, но смерть. Живи, девочка моя, встречайся с мальчиками, выходи замуж, рожай детей.

* * *

— Ох, и балда ты, — смеётся в трубку Дашка. — Нашла в кого влюбиться, в вампира! Чем тебя человеческие парни не устраивают?

Вздыхаю, соглашаюсь с подругой. В комнате темно. Дом напротив напоминает рождественскую ёлку. Горят разноцветные окошки, словно огоньки гирлянд, и от того пятиэтажка кажется нарядной. По потолку скользят отражения фар, то жёлтые, то красные. Я лежу на своей кровати, слушаю Дашкин голос, радуясь наказанию, что придумал мне отец. После разговора с вампиром, отец вошёл ко мне в комнату и сказал, что объявляет мне бойкот. Несколькими годами раньше, я бы извелась от чувства вины, ходила бы за родителям, словно собака, вымаливая прощение и оправдываясь. Но сейчас мне его молчание было даже на руку. Никто не заставлял меня сидеть за учебниками, не подбирал одежду на завтрашний день, не устраивал допросов, на тему, где я была и почему так долго. Да, глажка одежды выходила не совсем удачно, еда получалась то недоваренной, то подгоревшей. Но это была свобода, пусть временная, но всё же.

— С папенькой не помирилась? — спрашивает подруга. — Всё молчите.

— Ага, — весело отвечаю я. — И это, скажу я тебе, круто! Только бы он не догадался, что я от его наказания кайфую.

— Скоро догадается, — мрачно обещает Дашка. — Хвостом за ним не ходишь, слёзы в подушку не льёшь, готовить учишься. Может тебе для вида похныкать там, прощения попросить, чтобы он ничего не заподозрил.

— Тьфу, дура! — хохочу я. — Нашла что предложить! Мне тут другое в голову пришло. Знаешь, хочу от него съехать, пока он молчит. Слышала, Машку с параллельной группы вампир вчера забрал, место в общаге освободилось. Вот думаю туда заселиться что— ли?

— Ух, ты! Класс! Только поторопись, Крыська. А то, знаешь ли, в большой семье клювом не щёлкают.

Через пару минут, подруга говорит, что ей нужно помочь матери и вешает трубку. Я вновь остаюсь одна, и чувствуя это, накатывает тоска, тягучая, вязкая, мутная, под стать сегодняшней погоде. Желудок напоминает о себе характерным урчанием. Но идти на кухню, чистить картошку, варить или жарить её не хочется. Вновь она будет выскакивать из пальцев во время чистки, подгорит, распространяя противный запах, оставит на дне кастрюли чёрную кляксу, которую придётся отскребать. А на диванчике, положив ногу на ногу, шевеля жирными пальцами босой ступни, будет сидеть отец, наблюдая за моими действиями с видом сытого крокодила.

В углу мерцает огненный пёсик— подарок Хальвара, заключённый в стеклянный шар. Хватаю шар и в сердцах швыряю его в противоположный угол комнаты, падаю на кровать, накрываю голову подушкой и реву.

Глава 8

Очнулась я резко, от настойчивого шёпота гиены:

— Проснись! Немедленно проснись!