Огненное сердце вампира

Теперь я и сама не понимала, зачем приехала, что толкнуло меня сесть в этот треклятый автобус.

А темнота за окном густела, становясь похожей на сливовый кисель. Чужая комната, чужая деваха, лежащая на соседней кровати, тусклая лампочка, льющая с потолка унылый болезненный свет.

— И что дальше? — не выдержала я молчания. Меня разрывали два противоречивых желания, подружиться с соседкой, ведь не молчать же в самом деле, и отправить её куда-нибудь подальше, чтобы не напрягала своими брезгливыми взглядами, независимым видом и шмыгающим носом.

Деваха вздохнула, повернулась на своём ложе и нехотя ответила:

— В дом культуры пойдём на собрание. Совсем что ли дура, ничего не помнишь?

Я и впрямь не запомнила про клуб. Да, во время поездки Игнат что-то такое говорил, но я упустила его слова мимо ушей, не до того было.

Вновь замолчали. Регина уткнулась в журнал, мне же пришлось довольствоваться разглядыванием узора на выцветшем ковре. Ну не идиотка ли я, отправиться в дорогу без личных вещей? Ни сменной одежды, ни зубной щётки, ни книжки, чтобы почитать.

— Есть идите! — раздался голос старухи, скрипучий, словно ржавые пружины.

Деваха тут же соскочила с места и бросилась к двери, я последовала за ней, хотя есть мне совершенно не хотелось. Напротив, мысль о еде вызывала тошноту.

Достав телефон и убедившись, что в этой деревушке связи нет, я вновь сунула его в сумку.

— Не ловит тут, — кинула мне через плечо Регина. — Специально здесь решили дела делать, чтобы никто не смог доложить.

В лицо бросилась краска, словно кожу опалили кипятком. А ведь я, действительно, была готова доложить, предать товарищей— революционеров. Позвонила бы Алрику, попросила за мной прилететь, и всех бы выдала.

От вида тарелок, до краёв наполненных гречневой кашей резко замутило. Зато деваха и пацаны набросились на еду с такой жадностью, словно их не кормили неделями.

— Бухнуть бы, — с набитым ртом произнёс тот, что в чёрном спортивном костюме. — Надо узнать, может бабка наша самогоном промышляет?

— Может и промышляет, — хмуро проговорил второй пацан в таком же костюме, но синем. — Только слышал, что Игнат сказал?

— Ага, — вмешалась Регина. — Сдохнуть что ли хочешь? Вот, как вернёмся в город, так и бухнём.

После ужина мы отправились в клуб. И Регина, и пацаны шли так быстро, что я едва поспевала за ними на своих высоких каблуках. Лай собак усилился.

Из дворов соседних домов выходили люди и присоединялись к нам, весёлые, нервные, опьянённые собственной смелостью.

Наконец появилась и Дашка. Такая же взбудораженная, с безумным огоньком в глазах. Она возбуждённо о чём-то рассказывала, жестикулировала и была полностью довольна жизнью. Лишь я ощущала некую неправильность во всём происходящем, словно кучка расшалившихся детей решила развести огонь в комнате, в аккурат посреди ковра, не думая ни о последствиях, ни о собственной безопасности.

Я подошла ближе к подруге, но тут же поняла, насколько её тяготит моё присутствие. Нет, Дашка не прогнала меня и даже не окатила презрительным взглядом. Она всего лишь не обратила на меня внимания, продолжая болтать со Светкой и Юлькой. Девчонки обсуждали хозяина дома, в который их поселили, умилялись хозяйским двухлетним сынишкой, восхищались собакой, планировали попариться в бане. Я остро, до слёз, почувствовала себя лишней.

— У каждого свой путь, — поучала гиена менторским голосом. — Какого лешего тебя понесло на чужую дорогу? К чему тебе чужие идеи?

А мы всё шли и шли, вдоль домиков с горящими окошками, вдоль фонарных столбов, вдоль заборов. Под ногами скрипел снег, мороз покусывал щёки.

В актовом зале местного дома культуры приятно пахло пылью, дерматиновыми сидениями и тем неповторимым запахом всех залов, где есть сцена. Меня тут же перехватили фотограф и гримёрша, усадили на стул. Гримёрша ловко заплела мне косички, вплетя в них розовую ленту, нанесла грим. Фотограф сделал несколько снимков, требуя от меня то улыбнуться, то скорчиться в скорбной гримасе.

— Отлично! — цокал языком он, после каждого щелчка фотоаппарата. — То, что надо!

Наконец, мне позволили уйти, и я затаилась на галёрке.

Игнат, с ловкостью обезьяны, запрыгнул на сцену. Его фигура на фоне зелёного пыльного занавеса показалась ещё внушительнее.

— Так! — гаркнул он, заставляя умолкнуть шепотки, смешки и шуршание пакетов.

Я огляделась. Кроме пассажиров автобуса в зале собрались и местные. Угрюмые мужики в ватниках, пропахших навозом, женщины с детишками, старухи в цветастых платках и валенках.

— Сегодня мы на пороге великой битвы! — ноздри Игната раздувались, нижняя губа оттопыривалась, а пальцы сжимали красную папочку, словно это была не папка, а оружие, с помощью которого, он и собирался бить врага. — В этих ящиках— оружие! Оружие против вампиров, против кровожадных монстров, против жестоких поработителей!

Люди сидящие в зале восторженно завыли, зааплодировали. Даже дети, подражая взрослым, захлопали в ладоши.