Огненное сердце вампира

— Три года все революционные ячейки трудились ради этого дня. Добывали багрог и амгру, разбрасывали листовки, призывая народ поднять головы и восстать. И вот этот день настал. У нас есть баллоны с багроговым газом, есть амгра и есть серебро. Нас много и мы готовы к борьбе!

Вновь гром аплодисментов, радостный вой и свист. И Дашка, и Юлька визжали, как безумные.

— А сейчас, Алевтина Афанасьевна— врач местной больницы, начнёт процедуру введения антивампирской сыворотки, сделанной на основе амгры. Вампир, отведавший крови привитого человека, теряет способность к магии, становится беспомощным. Именно так мы сможем ослабить врага и войти в его дом, чтобы уничтожить.

— Урра! — заорало сразу несколько глоток. У меня же мороз пробежал по коже.

И если листовки, болтовню в гараже можно было посчитать глупой шалостью зажравшихся детишек, пожелавших устроить праздник непослушания, то сейчас готовилось убийство, уничтожение народа. Потому, что этот народ иной, более сильный, более древний, более мудрый.

— Багроговый газ парализует врага, амгра превратит в жалких, беспомощных тварей, лишённых магии и покрывающихся уродливыми волдырями, а серебряные топоры и ножи будут кромсать их плоть, не позволяя ранам затягиваться. Вампиры умрут страшной, мучительной смертью. Они будут мучиться, орать от боли, глядя, как рядом так же умирает их выродок. Отомстим за своих детей, невест, друзей, братьев и сестёр!

— Отомстим! — подхватила толпа.

— А сейчас, — Игнат махнул рукой, призвав к себе круглую тётку в помятом халате с металлическим чемоданчиком в руке. — Каждый, кого я назову, должен будет подойти к Алевтине Афанасьевне.

На сцену вынесли стол и две колченогих табуретки. Следом, пыхтя и отдуваясь, взобралась и сама врачиха. Её глаза, словно два пистолетных дула пробежались по лицам сидящих в зале людей. Два подбородка хищно подёргивались, в ожидании жертвы.

— Богданова! — выкрикнул Игнат.

Юлька резво выпорхнула, словно только и ждала, когда назовут её фамилию. Все мы наблюдали, как жирная Алевтина, с показной ленивостью и невозмутимостью, набирает в шприц сизую жидкость, как обрабатывает кожу спиртом, как вводит иглу в Юлькину вену. Девушка морщится, прикусывает нижнюю губу, но терпит. Взгляд её полон решимости. Наконец, Юльку отпускают, и биатлонист вызывает следующего.

Вот укололи Светку, незнакомого мужика, Регину, Дашку. С сияющими улыбками победителей, гордые и уже почти свободные люди возвращались на своё место, любовно поглядывая на красный пузырёк, оставшийся после укола.

Моя фамилия прозвучала резко, подобно грому в погожий денёк. Я затаилась, в надежде, что среди множества лиц, за широкими спинами, меня не будет видно. Ведь могла же я не явиться на собрание.

— Твоя наивность просто бесит, — усмехнулась гиена, когда я пригнулась, прячась от бегающих глазок Игната. — Не увидит он, заметят другие.

Так и вышло. Бабка, что сидела рядом со мной, источая густой дух прогорклого масла и щей, завопила:

— Тут она, тут, миленький! Робеет, прячется.

Всё, нашли. Вскакиваю с места, стараясь протиснуться к выходу. Люди, думая, что пропускают меня к сцене, не задерживают, предоставляют возможность пройти. До выхода остаётся несколько шагов, а там— улица, чёрная и морозная, пахнущая баней. Добегу до трассы, здесь не так далеко, поймаю попутку, и в город. Вот она — спасительная дверь. Шаг, ещё шаг. Хватаюсь за дверную ручку. Она, противно — тёплая, липкая, обтёртая множеством пальцев. Не успеваю. Чьи-то руки хватают меня за талию, тянут назад.

— Куда намылилась? — спрашивает мужик.

Оборачиваюсь, вижу его усики болотного цвета, в которых застряли табачные крошки, вздутые лиловые мешки под глазами, чую крепкий спиртной дух.

— Нет! — отчаянно кричу я, хватаясь за ручку, словно за спасательный круг. — Я не хочу. Вы не имеете права меня заставлять!

Знаю, что моё сопротивление будет подавлено, что никому не интересно, чего я хочу, а чего нет. Напротив, им легче разорвать меня на куски, чем с миром отпустить. Но, несмотря на это, продолжаю кричать и вырываться, даже тогда, когда меня волокут на сцену, распластывают на полу, и вкалывают в вену амгру. Тело тут же становится неподвижным, во рту разливается омерзительный аммиачный вкус, горло сжимается в спазме, перед глазами вращаются чёрные колёса с жёлтыми спицами.

— Что за херня? — удивлённо произносит чей-то незнакомый голос. — Помирает что— ли?

— Унесите! — командует Игнат, и это слово ярко-голубой молнией болезненно вспыхивает. От затылка по позвоночнику бежит боль электрическим разрядом. Моё тело содрогается, мышцы натягиваются струной, грозясь лопнуть. Я выгибаюсь, упираясь пятками о дерево сцены, голова запрокидывается к потолку. Мне в глаза светят холодные люминесцентные лампы. Боль, адская, неукротимая. Она гудит во мне, бежит по венам раскалённой лавой, царапает в горле тысячей кошачьих лап, сдавливает кости прессом, тянет мышцы и сухожилья, выворачивает суставы.

— Скорую! Вызовите скорую! — кричит Дашка. Её встревоженное лицо склоняется надо мной, В глазах ужас, губы перекошены.