Огненное сердце вампира

— Да, ей, — вампир наматывает прядь моих волос на палец, затем отпускает, касается мочки уха. — Но ты не смогла прочесть ещё кое — что — чувство вины. Софья считает себя виноватой за то, что не может заинтересовать студентов. И, когда вы всей группой сбежали, она не стала писать жалобу и требовать наказания для вас. Не по тому, что тупая и старая, как считаете вы, а по тому, что винит себя.

Боль возвращается резко, словно хищный зверь. Рвётся в клочья картинка, созданная памятью. В голове грохочут барабаны, множество мелких, но острых зубов вонзаются в мясо, внутри скручивается огромный питон и сдавливает, сдавливает. Из горла вырывается сип, зову на помощь, сама не зная кого.

— Не вопи! — шипит Регина обозлённой змеёй. — По твоей вине, сучка, по деревне ползут слухи, что амгра вредна не только для вампиров, но и для людей.

— В городе ей помогут, — слышу голос Дашки. Он приближается, становится громче. — Мы не можем её оставить так. Пожалуйста, Игнат.

— Слушай, — Игнат почти рычит. — Ты хочешь загубить всё дело, ради спасения подружки? Мы не в песочнице играем, девочка. Это— война, а на войне люди умирают. Любое великое дело требует жертв.

Люди. Их много, они занимают всё пространство комнаты. Раздражённые лица, перекошенные рты, гневные слова. Я слышу всё, каждое слово, но с трудом улавливаю смысл.

— Долго не протянет, — равнодушно кидает фотограф. — К следующему вечеру помрёт.

— А может сами, чтоб не мучалась, — предлагает кто-то из товарищей— революционеров.

— Посмотрим, — отвечает Игнат, почёсывая бритый затылок. — Если чё, вон в леске зароем.

Гигантская мясорубка крутит и вертит, рвёт, ломает и перемалывает. Воспалённое, изнурённое болью сознание ждёт помощи, ищет хоть малую кроху сочувствия. Но, словно в дурном сне, людей много, они рядом, но помочь никто не спешит. Даже Дашка, плачет, умоляет вызвать врача, но держится на расстоянии. Даже в плену всеобъемлющей боли, понимаю, что я ей отвратительна. Потная, хрипящая, воняющая рвотой и собственной мочой. Да, в момент очередного приступа мочевой пузырь меня подвёл.

Вновь спасительное забытьё. Теперь оно коричневое, плотное и тяжёлое, словно драповое пальто. Я проваливаюсь в него, как в рыхлую глину.

Морозное ослепительное солнце бьёт в окно, окрашивая стены и потолок в нежно— розовый. Меня опять рвёт желчью в таз, и я вновь, обессиленная и жалкая валюсь на кровать. Со двора доносятся весёлые крики, среди которых я различаю голос Юльки. Она задорно, беззаботно смеётся. Правильно, чего ей не смеяться, если сбывается её мечта — избавиться от вампиров. Дверь в комнату открывается, и входит Дашка.

— Как ты? — спрашивает она, прикрывая нос платком.

— Воды, — хриплю я.

Подруга выходит, но быстро возвращается с гранённым стаканом в трясущейся руке.

Жадно пью. Каждый глоток придаёт сил, и мир уже не кажется столь ужасным. Об очередном приступе думать не хочется, хотя страх вновь подбирается. Гоню ненужные мысли, стараюсь сосредоточиться на глотании.

— Никто не знал, что у тебя возникнет такая реакция на амгру, — произносит Дашка сухим, надтреснутым голосом. — На твоём месте мог бы оказаться кто угодно, и я, и Юлька, и даже сам Игнат. Но наша цель стоит этих жертв.

Слова, слова, много ненужных, пустых, чужих слов.

— Ты сама так думаешь, или Игнат научил? — спрашиваю, допивая последние капли.

— Игнат— наш лидер! Он знает, что делает, — отрезала подруга, забирая у меня стакан.

— И тебе это нравится? — усмешка получается не злой, как мне того хочется, а кривой и скорбной. — Ему плевать, сдохну я или нет. Ему плевать вообще, сколько человек помрёт или выживет. Главное— власть, которую он получит. Ты хочешь жить в таком обществе, где люди — всего лишь винтики в огромной машине? И если один из этих винтиков сломается, погнётся, его выкидывают, ведь он— мусор? И решать судьбу винтиков будешь не ты, а Игнат, нахрапистый, жестокий, циничный.

— Кто-то должен быть главным, кто-то должен быть жестоким, во имя дела, во имя всеобщего блага. Может, Игнат и сам не рад выполнять эту миссию, нести эту ношу? И вместо того, чтобы обвинять его, попробовала бы понять.

— Понять? — хриплый смех режет мне горло, вылетает наружу шипастыми шарами. — Вот когда начнётся очередной приступ, и твой Игнат, наконец, решится закопать меня в леске, я обязательно постараюсь его понять, пожалеть.

— Опять ты о себе, — вздыхает Дашка, и открывает дверь, чтобы выйти. — Мы на пороге великих свершений, и пострадать за дело, за свободу человечества — честь.

На этой пафосной волне подруга покинула комнату. А я вновь провалилась в прошлое.

— Забирать энергию умеют все вампиры, независимо от того, какой стихии они принадлежат, — сказал мне Алрик, гладя серого пса со смешными коричневыми ушами. — Ведь мы пьём не только кровь, помимо этого, мы питаемся энергиями, людей и друг друга.

— А зачем мне это? — засмеялась я. — Я же не вампир.

— Знания лишними не бывают, — жёстко ответил Алрик, но бесенята в золотых глазах смеялись.

— Может, и кровь научишь пить?