Огненное сердце вампира

Серые стены, заляпанный кровью и, уже засохшей блевотиной пол, пёстрая груда мусора в углу. Из узкого прямоугольника маленького оконца под потолком сочился, лениво размазываясь по стенам сероватый свет зимнего утра. Пахло талым снегом, кровью и кислятиной. Кошмар продолжался. Не желая верить в то, что это омерзительное холодное утро, среди незнакомых людей, этот гадкий вкус во рту и тревога, царапающая внутренности и есть реальность, я зажмурилась. Но голоса и запахи никуда не делись. Напротив. Они стали ещё навязчивее, ещё отвратительнее, и я поспешила вновь разлепить веки.

— Кишки! — хохотала Кира, уже начиная икать. — Такие красные, длинные. Ой, не могу! Вышла на улицу, чтобы нужду справить, а там они— родимые!

— Заткнись! — рявкнул Мика. — Что, кишков не видела?

— А ведь смешное слово, — Кира держась за живот, уселась на пол. — Ну, прямо как кишмиш.

— Ничего смешного, — буркнул Гавриков, яростно растирая помятое лицо. — Нам ведь сейчас на всё это смотреть. Не сидеть же здесь?

— Домой надо, — крякнул Мика, вставая и надевая капюшон шуршащей куртки. — Я пошёл.

Увидев, что Мика поднимается с пола, Кира закрыла рот, облизнула острым язычком остатки помады с губ и резво вскочила.

Выходить наружу было страшно, сидеть в подвале — гадко и глупо. По тому, мы с Гавриковым не сговариваясь, последовали за парочкой.

С болезненно— бледных небес сыпала колючая крупа, устилая всё вокруг ослепительно— белым саваном.

— Саван — это то, что сейчас нужно мертвецам, — вяло подумала я, глядя на след своего ботинка, отпечатавшегося на снегу.

В воздухе витал запах гари, мёрзлой развороченной земли и крови. Одинокое карканье вороны то и дело взрезало тишину, словно тупым ножом, да сухо, безжизненно колыхались голые деревья.

Не успели мы пройти и десяти шагов, как наткнулись на ковёр из безобразно-алых, огромных луж крови и раскинувших руки трупов.

— Люди, — тихо констатировал Мик, наступая сапогом в розовую кашу крови и снега.

Лица мертвецов были обожжены, из развороченных животов выпирали бордово— сизые петли кишечника. Снежинки равнодушно опускались на торчащую требуху и не таяли. Труппы лежали здесь уже давно и успели окоченеть.

Горло сжалось в рвотном спазме, но извергать оказалось нечего, кроме горькой тягучей слюны. А вот Киру и Гаврикова стошнило. Они извергали из себя содержимое желудка, прямо на поруганные человеческие тела. Мёртвые тела, которым безразлично, что с ними будет. Их засыплет снегом, и они останутся гнить до весны, если конечно, на запах падали не прельстятся вороны и своры бездомных собак.

Мы молча отправились дальше. Уродливые нагромождения почерневшего кирпича и покорёженного металла, обуглившиеся деревяшки, выдранные с корнем деревья и розовый, рыхлый, словно арбузная мякоть снег. А на нём, этом розовом снегу, в неестественных позах труппы людей и вампиров. Оторванные конечности, бурые внутренности, жёлтые обломки костей, торчащие из, начинающего подмерзать мяса.

С начала, улица по которой мы шли показалась мне незнакомой. Да я и не старалась глядеть по сторонам. Скрип наших шагов зловеще раздавался в морозной тишине, подобно похоронному маршу, заставляя леденеть сердце, покрывая спину холодными мурашками.

— Они — почти стихия. Разве воде, огню или ветру нужна карьера и, какие-то социальные связи?

Мне хотелось растянуть этот замечательный день, запечатлеть в памяти, законсервировать. Чтобы потом, в минуты тоски и отчаяния, открывать заветную баночку и пить маленькими глоточками это солнце, эту белозубую, весёлую, мальчишескую улыбку, вдыхать густой аромат яблок, ветра и травы. Я из за всех сил старалась наслаждаться и этим пронзительно— голубым небом, и позолоченными верхушками деревьев, и близостью Хальвара, здесь и сейчас, не думая о том, что будет завтра, не думая о возвращении домой. Но мысль о скорой встрече с отцом, стыд от того, что я делаю нечто неправильное, неприличное, что молодые студентки в гостях у преподавателя— мужчины — это пошло и грязно, продолжала маячить позади сознания бурым пятном. И с каждой минутой уходящего дня, оно становилось всё шире. И было обидно, до слёз, за себя, за свою идиотскую тревогу, за то, что дурацкими мыслями я порчу себе выходные.

— Ничего не бойся, — шепнул мне вампир, когда мы поднимались в лифте на мой этаж. — Я сам поговорю с твоим отцом.

И я тут же поверила ему. Когтистая лапа страха, сжимающая мои внутренности, отпустила. На меня снизошло спокойствие, умиротворение. Да и как можно чего-то бояться, когда рядом он — мой Хальвар?

— Солнечного дня тебе, Юрий, — проговорил вампир, входя в квартиру, демонстративно морщась. — Мне необходимо поговорить с тобой.

Красные клубы гнева, при виде меня, тут же сменились облаками страха и чего — то ещё… Узнавания? Удивления? Хотя лицо родителя, по прежнему оставалось невозмутимым.

— Иди к себе, Кристина, — проскрежетал он, а преподаватель согласно кивнул.

Мне ничего не оставалось, как уйти. Ну да ладно, встречу Хальвара в институте, и сама всё выспрошу, и о чём они таком говорили, и откуда папочка его знает.