Огненное сердце вампира

Я ошеломлённая, непонимающая, что происходит, позволила себя увести. Тем более, по дому ударил новый залп огня. Вновь летящие осколки. Холодный ветер ворвался в дом, трепля шторы, сбрасывая со стола бумажные листы.

Меня, словно острой спицей, пронзило ощущение потери. Откуда-то возникла твёрдая уверенность в том, что в этот дом я больше никогда не вернусь.

На улице было светло, как днём, шумно, как на рынке и страшно, будто на самом нижнем уровне ада.

Горели дома, обнажённые окровавленные тела корчились на снегу и орали от боли. Кругом сновали люди в зелёных балахонах с небольшими топориками в руках.

Пронзительно плакали дети, звали на помощь своих матерей. Женские голоса молили о пощаде, мужские— просто выли, протяжно, безысходно, обречённо.

Треск и грохот рушившихся домов. Рычание огненных шаров, шум, разрывающейся земли, крики раненых, летящих в бездну рванных, уродливых ям. Едкий запах гари и чего— то омерзительно— резкого в воздухе, солёный дух крови и мёрзлой земли.

Мы шли быстро, по команде бородатого падали на землю, если вдруг слышали характерный вой боевого шара. Вампиры не желали сдаваться без боя и по тому, делали всё, что могли, призывая на помощь стихию, страшными, полными горя, ненависти и страха голосами. Но, разумеется, силы были неравны.

Вампиры, уверенные в своём могуществе, в полной власти над людьми, и по тому беспечные, не ждали нападения, не готовились к войне. Они мирно спали в своих домах, когда люди ворвались на их половину города, распылили в воздухе багрог, а потом пошли по домам, чтобы убивать, парализованного, беспомощного врага.

— Пожалуйста! Не делайте этого! — кричала вампирская женщина, распластанная на снегу. Вырванные ушные раковины лежали неподалёку от неё, разрубленные на несколько частей руки и ноги пропитывали землю кровью. Вампирша умирала медленно и мучительно, чувствуя, как жизнь вытекает из неё.

— Какая визгливая сучка! — гоготал балахон, указывая товарищам на лежащее у их ног тело.

Сапог наступает женщине на грудь, но она кричит не от боли. Взгляд бедняжки направлен в ту сторону, где другой балахон, четвертует заживо мальчика. Тот кричит, зовёт мать.

— Жри! — рычит балахон, засовывая в рот вампирши маленькую детскую ручку. — Вкусно? То-то же!

От увиденного подкашиваются ноги, хочется упасть, закрыв глаза, уши и нос, чтобы не слышать, не видеть, не обонять! Вся, так долго сдерживаемая человеческая жестокость, вырвалась на свободу. Всё мерзостное и гадостное, что таилось в людях, нашло выход, и теперь гуляло, радовалось, распространяясь в упругом зимнем воздухе, подобно заразе.

Земля вздрагивает, рядом с нами открывает тёмный холодный рот бездна. Мы чудом не проваливаемся в неё, бежим дальше, уворачиваясь от огненных снарядов, проползая под стволами поваленных деревьев. Джинсы и куртка порваны в нескольких местах, на ладонях и коленях кровоточащие ссадины, глаза слезятся от дыма, от едкой багроговой взвеси, но это сейчас— ничего не значащие пустяки. Боюсь отстать от Кости и его товарищей. Остаться здесь одной — верная смерть. Я— самое слабое звено в этой компании. Парни сильнее и выносливее меня. Девицу, стоит ей споткнуться, подхватывают и ставят на ноги крепкие руки долговязого парня. Мне же никто не помогает. Я бегу, чувствуя, как колет в левом подреберье, как темнеет в глазах, как жжёт в лёгких от нехватки воздуха.

Ярко— фиолетовая светящаяся сеть шарит по небу в поисках жертвы. НО ей нужны не мы. Ею ловят вампиров. Какая же война без пленников? Без боевых трофеев? Вот только можно ли это подлое ночное нападение на ничего не подозревающих, спящих обезоруженных и обездвиженных назвать войной? Это бойня, безумная, жестокая.

— Сдохните, кровососы! — раздаётся кругом.

От воплей, надрывного детского плача сжимается сердце, в животе скручивается омерзительный узел, ноги наливаются свинцовой тяжестью, но надо двигаться вперёд, иначе— смерть.

Глаза мечутся в поисках Алрика, но не находят его.

— Он сам тебя найдёт, если будет нужно. А пока, спасай свою шкуру, — шепчет гиена, и я легко соглашаюсь с ней. Уж слишком страшно на вампирской половине.

Наконец, мы очутились в более или менее спокойном переулке. Дома в нём смотрели на улицу разбитыми глазницами окон, из земли торчали корни, выдранных деревьев, шныряло несколько балахонов, подсвечивая себе фонариками. Скорее всего, в этом переулке перебили всех, и делать здесь было больше нечего, ну, если только, мародерствовать, чем и занимались сейчас мужчины в балахонах.

— Слушай мою команду! — рявкнул бородач, встав напротив нас. — Сейчас идём к кафе, заходим в ближайшие дома и убиваем всех, кто там есть. Детей и женщин не щадить. Враг парализован, и сопротивляться не сможет. Вопросы есть?

— На попе шерсть? — с той же вопросительной интонацией передразнил долговязый. — Слушай, дядя, ты, конечно, военный и всё такое, но я — человек гражданский. Я не хочу сдохнуть на заре новой свободной жизни. Я на эту жизнь хочу поглядеть.