Огненное сердце вампира

— Крыша съехала, — серьёзно ответил Гавриков, поднимая меня на ноги. — Эй, Алёшина, давай — ка, вставай. Нам выбираться отсюда надо.

— Костя, — я схватила его за руки, ощущая, как от его ладоней струиться тепло, такое живое, человеческое, настоящее. — Пожалуйста, помоги. Давай осмотрим все труппы, я хочу убедиться в том, что он жив или мёртв. Это очень важно, Костенька!

Мутное, болотное облачко отвращения с вкраплениями недоумения и скрытого стыда взметнулось над головой бывшего однокурсника и развеялось. Я отшатнулась прежде, чем Гавриков ткнул меня в грудь кулаком, так что рука парня нелепо мазнула по воздуху.

— С ума сошла, Алёшина! — взвизгнул он. — Да нахрена мне это надо? Поехали домой, дура!

— Я уже замёрзла! — пропищала Кира, успевшая привыкнуть к мертвецам и руинам. Быстро же она взяла себя в руки.

Меня же трясло, будто в лихорадке.

— Не понял, чего стоим-то? — нервно сплюнул Мика. Зелёный густой плевок полетел в снег. — Вы там идёте или нет. Кирка замёрзла!

Блондинка демонстративно поёжилась, радуясь тому, что внимание Мики вновь принадлежит ей.

— Костя, — я совершила ещё одну попытку достучаться до Гаврикова. — Помоги мне. Я должна знать…

— Да насрать мне! — заорал парень прямо мне в лицо. Из его рта дохнуло кислым духом рвоты и съеденной ночью сушёной рыбы. — Чего ты престала? Хочешь — оставайся и ищи своего вампира сама. С какой стати я должен любоваться на всё это?

Гавриков обвёл рукой вокруг себя, пнул, валяющуюся на снегу печень, затем, подышав на свои красные руки, сунул их в карманы пальто.

Они ушли, торопливо, трусливо, словно нашкодившие псы. А я осталась, чтобы бродить по мёртвым, опустевшим розовым улицам, вглядываться в искажённые лица трупов вампиров и людей, слыша насмешливое карканье ворон.

От красного цвета болят глаза, от запаха мертвечины нещадно мутит, пальцы рук и ног кажутся деревянными. Ветер усиливается, становится пронизывающим и колючим. В лицо впиваются острые твёрдые снежинки. Но я упрямо иду, топча хрустящий, будто облитый утренней зарёй, снег, уже не понимая, что именно хочу увидеть. Обезображенное тело ребёнка, сразу и не понять, девочка это или мальчик. Но это дитя вампиров, откуда здесь взяться человеческим детям? Распластанное на земле маленькое тельце, разрубленное пополам, глядит в равнодушную небесную хлябь пустыми глазницами. Рядом тело матери — белокурой стройной женщины, с выдранной нижней челюстью. На длинном суку поваленного дерева, выпучив жёлтые остекленевшие глаза, висит мужчина. Ветер треплет его огненную шевелюру, лицо изрезано, ступни отрублены, из живота торчит ржавый прут. В первые секунды думаю, что это Алрик, и в голове раздаётся звон, колени подкашиваются, и я сажусь в месиво чьих— то внутренностей. Но потом, спустя мгновение, понимаю, что передо мной другой вампир, тоже маг огня, но не мой. У моего, шире лоб, и короче нос.

* * *

Фарш, сырой, воняющий мертвечиной забивает рот и нос. Я беспомощно размахиваю руками, понимая, что сейчас задохнусь. Но отец, словно не видит моих попыток отказаться от угощения и продолжает уговаривать:

— Кристина, доченька, ты меня слышишь?

— Необходимо сбить температуру, — слышу я другой, незнакомый женский голос.

— Ну, так сбивайте! — отец орёт, и фарш окончательно забивает мне дыхательные пути. Я умираю.

Сознание вернулось ко мне резко. Я просто открыла глаза и увидела, что нахожусь в комнате, переполненной людьми, в основном старушками. Бабульки в разномастных халатах вели какой-то оживлённый разговор, продолжая заниматься своими делами. Одна— в синем с красными маками халате вязала. Спицы ловко шевелились в её тёмных от старости сморщенных пальцах. Другая, в очках на широком мясистом носу — шелестела газетой, третья— хрустела кукурузными палочками, выуживая их из картонной коробки.

В мутное оконце щедро вливался по— зимнему навязчивый, морозный солнечный свет, пахло недавним столовским обедом, хлоркой и старостью. Не оставалось никаких сомнений, я в больнице.

— Очнулась, деточка, — в мою сторону повернулась вязальщица, спицы в её руках на мгновении замерли, но потом, вновь продолжили свою работу. — Ох и напугала ты тут и докторов и папу своего, чуть ведь не померла.

— Молодой организм, — авторитетно проговорила читальщица, встряхивая свою газету. — Повезло тебе с отцом, дорогая. Так уж он о тебе волновался, ночи у твоей кровати просиживал.

Страх потёк по венам. Воздух стал сухим и сыпучим, как песок. Отец! Что он со мной сделает? Как отомстит за предательство? Я хорошо знала своего отца, чтобы не ждать его прощения, снисхождения и понимания.

Дверь в палату открылась и к моей кровати, уверенно, властно подошёл отец, навис надо мной, улыбнулся так, что тело покрылось липким холодным потом.

— Не тронет, — шепнула гиена. — Пока ты в больнице, можешь не опасаться его. Сейчас ему выгоднее играть роль заботливого папочки. Так, что можешь расслабиться.

— Доченька, как ты себя чувствуешь? — елейно пропел он, а глаза полыхнули ненавистью, и взметнулась красная дымка едва скрываемого гнева, заметная лишь мне.