Огненное сердце вампира

Гадость, какая же это гадость! Я тянула из Юрия Алёшина энергию, стараясь, чтобы на меня не попало ни капли. Только в раскрытые ладони, которые можно тщательно вымыть, а потом подержать у пламени свечи. Тягучие чёрные потоки делали мои пальцы скользкими, словно покрытыми плесенью, а горло сжималось, мешая выдавливать звуки. Но я пела, не обращая внимания на боль в руках, на жжение в гортани, Чёрная магия, запрещённая среди вампиров. Но разве Алрика останавливали запреты, когда шла речь об учёбе?

Энергию негативных эмоций, разбросанную по всему организму, я сосредоточила в одном месте, чтобы наверняка, без осечек.

Отец не болел, мне не пришлось за ним ухаживать, выслушивать капризы и покаяния. Инфаркт настиг его на рабочем месте, внезапно. Алрик был превосходным учителем, а я оказалась очень даже неплохой ученицей.

Глава 17

Звонок в дверь раздался внезапно. Я поёжилась от испуга и от холода одновременно. Пора закрывать окна. На улице уже стемнело, и квартира погрузилась в прозрачную, яркую синеву.

Я прошлёпала в прихожую, щёлкнула выключателем и открыла входную дверь.

— Ну, ты бесстрашная, — усмехнулась Дашка, снимая с себя промокшую куртку. — Смотри, наших соседей вот так ограбили. Открыла бабка дверь какому-то хмырю, а теперь гроб в подъезде стоит.

— Да ну тебя со своими гробами, — отмахнулась я, ставя перед подругой пару тапок. — Насмотрелась я сегодня и на гроб, и на могилу. А Женька то где?

Мы прошли на кухню. Подруга по— хозяйски достала две чашки, поставила на плиту чайник.

— Дома лежит с фингалом под глазом и сотрясением мозга. Представляешь, больной избил. Совсем обнаглели.

— Вот скажи мне Даш, разве мы для этого в медицинском учились, ночами над анатомией корпели, кости перебирали, формалином дышали, чтобы любой придурок мог нас дубасить по чём зря, кляузы в СГБ писать? — распаляясь с каждым словом, произнесла я, и тут же споткнулась об это «Мы». Глупо причислять себя к врачам, проучившись три года.

Подруга, зацепившись за моё смущение, конечно же, не преминула уколоть:

— Прекрати возмущаться! Ты— не врач, и дубасить тебя не за что.

— Спасибо товарищам— революционерам, — вздохнула я, доставая из коробки квадратики рафинада. — Но врач я или не врач, в любом случаи, теперь всё и всем можно, хочешь — квартиры грабь, хочешь — врачей избивай. Свобода! Вот только на кой хрен мне такая свобода? Кстати, санитарку тоже обидеть можно, не одна ты по острию ножа ходишь.

— Ну, что ты завелась, — Дашка опустилась на табурет, устало зарылась пальцами в свою тёмную шевелюру. — Зато мы перестали бояться за своих близких.

— Перестали? — невесело рассмеялась я. — А уродов в спортивных костюмах ты в расчёт не берёшь? Они же, словно ночные хищники, по вечерам в подворотнях караулят. А бродяг, что в подъездах ночуют и готовых стукнуть по затылку ради мелочевки на дешёвое пойло? Как ты вообще решилась ко мне прийти одна. Без Женьки?

— А у меня баллончик есть, — подруга продемонстрировала оружие и вновь спрятала его в недра своей сумки. — Ничего, Крысь, всё образуется. Мы только в самом начале пути, встаём на ноги, пытаемся жить самостоятельно, без их мудрого руководства. Мы сами принимаем решение, делаем выбор, и по тому, нам так трудно.

— За меня всё решило СГБ. Заметь, я не по своей воле ушла из института, меня выперли, несмотря на мои пятёрки. Так о каком выборе ты сейчас говоришь?

Дашкиного оптимизма я не разделяла. Нам, порой, было трудно понять друг друга. В конце — концов, на ней не висело клеймо неблагонадёжного гражданина, её не выгоняли из института после окончания войны, как меня. И если она была врачом— хирургом, то мне приходилось довольствоваться должностью санитарки. Она спасала человеческие жизни, я — намывала затоптанные лестницы.

Порой, в голосе Дашки слышались ледяные нотки превосходства. Между нами больше не было той сестринской любви, того тяготения, что мы испытывали друг к другу в студенчестве. Клей, соединяющий нас, рассохся, раскрошился, и нас больше ничего не связывало, кроме привычки. Мы дружили по инерции, не ощущая потребности в этой самой дружбе, не получая от неё удовольствия. Она, оттого, что была охвачена заботами о семье, я, от того, что семьи не имела и была далека от соплей, детских капризов и кухонной суеты.

— Знаешь, Даш, ко мне вчера одна девочка пришла, — поспешила я сменить тему разговора, чтобы не поссориться. — У неё частые головные боли, и я думаю, что они вызваны повышенной ответственностью, гипертрофированным чувством долга.

— Опять за своё? — Дашка хлопнула ладонью по столу. — Ты, Крыська, играешь с огнём. Ведь настучат, как пить дать. Твои же коллеги и напишут в приёмную СГБ. К чему этот риск, Алёшина, кому и что ты хочешь доказать?

От слов подруги стало неприятно, может по тому, что она от части была права. Я хотела быть незаменимой, нужной, необходимой. И пусть я не хирург, спасающий жизни, ни жена, ждущая мужа с работы, ни мать— воспитывающая детей, но у меня остался мой дар.