Огненный крест. Бывшие

Опираясь на медицинское заключение, Сталин повел загон против Троцкого. Ленин не оправится, это живой труп, не более. Уста его не разомкнутся для связной бегущей речи. В лучшем случае он издаст мычание…

Таким образом, разногласия между Лениным и Троцким явились для Чижикова Божьим знамением. Вполне возможно, именно эта комбинация подарила ему тот прием (то знаменитое сказочное заклинание, которым он отворял все двери власти), которым он с завидным постоянством уничтожит всех соперников. Господи, он даже не удосужится внести в него что-нибудь новое, будет всех их стравливать, давить одним приемом.

Он бил их по частям. Изолировал жертву и объединял всех против нее, суля всем, кто участвовал в очередном загоне, благоденствие после уничтожения жертвы или жертв. Если надо — покупал новыми назначениями, идейные ограничивались пафосными разговорами о коммунистическом завтра и важности единства партии. И вся славная партийная гвардия уничтожала своих же вчерашних товарищей одного за другим, пока не пожрала самое себя. У Сталина были все основания презирать ее. Всех: и убитых, и тех, кому в ничтожном меньшинстве была сохранена жизнь, но не просто так, а чаще всего ценой потери достоинства. Но что такое достоинство? Это значит, что они признавали за Сталиным право убивать. Значит, предавали тех, кого убивали. Они все были предателями, и прежде всего — народа. Зато покупали себе жизнь.

Сталин преодолел пространство из трупов (это были когда-то люди, которых он переиграл «на дурачка», повышение в должности, трусость), людей-призраков (ничего своего — все органы только для того, чтобы угождать и угадывать и уже заранее одобрять любое злодейство, любое решение, даже самое преступное по отношению к народу и народам). Эти люди-призраки не имели своих слов. Они только шевелили губами. Слова могли быть только у него.

Ему, судя по всему, было очень скучно среди них. Любой ложился под топор — к этому свелась вся сложная и долгая игра за власть.

Безусловно, от обилия крови, пыток, которые составляли значительную и самую существенную меру его бытия, он к концу жизни несколько подвинулся в рассудке. Физическую силу потерял разительно, стремительно дряхлея, однако умело пряча это от людей. А в характере обозначилась снедающая его дни и ночи подозрительность. Он избегал спать в одной комнате. Избегал в рост стоять у окна, так… разве при крайней нужде обозначится по касательной…

А при встрече этого всего и не заметишь. Такой, каким был всегда.

Генерал Толубко был у него на приеме за две-три недели до мозгового удара. Владимир Федорович Толубко рассказал мне об этом в 1974 г.

Напряженно шел по коридору к кабинету. Первая встреча с вождем один на один. Неживой от волнения. И не заметил, как появились двое офицеров. Один скомандовал:

— Встать к стене лицом, не поворачиваться!

Генерал Толубко встал к стене, но прежде увидел, как из дали коридора появился Берия, в штатском, несколько мешковатый, грузный, по сторонам от переносья — два блика от пенсне…

Сзади и спереди Лаврентия Павловича шагали по одному офицеру из тех, что должны в случае чего заслонить маршала Берию своим телом.

Грузно отдавали в пол за спиной Толубко хромовые полусапожки Лаврентия Павловича. А справа, уже шагах в двадцати, зычно пролаял голос офицера-«глашатая»:

— Встать к стене лицом, не поворачиваться!..

И кто-то из вельмож этой великой державы послушно ткнулся лицом к стене… Руки вдоль тела. Во всем — полная покорность. А иначе и быть не могло, ибо все здесь были — и в золоте погон, и в блеске орденов — слуги и холуи! И другого в этой стране социализма не было дано.

Когда генерал Толубко отодвинулся от стены, обмяк, приходя в себя, шагов уже не было слышно…

Здесь все боялись друг друга.

Ведь даже Сталин признавался, что, когда проходит мимо последнего охранника уже непосредственно перед входом в свой кабинет, каждый раз думает: «А вот возьмет и застрелит меня».

Об этом они думали постоянно и в первую очередь.

Это о них писал Сергей Дмитриевич Сазонов — один из последних министров иностранных дел Российской империи:

«Шайка Циммервальдских революционеров, щедро субсидируемая нашими внешними врагами и опиравшаяся на элементы, давно, но безуспешно работавшие внутри России над ее разложением, по-своему разрешила польский вопрос, заодно с вопросом о существовании самого Русского Государства, которое она превратила в страну бесправных, обездоленных и беспощадно истребляемых рабов, лишив их даже славного имени их великой Родины и заменив его ни сердцу, ни уму ничего не говорящей собирательной кличкой…»

Что же, рязанский дворянин Сазонов на склоне своего земного бытия из далей парижской эмиграции безошибочно определит суть российской трагедии.

«…Лишив их даже славного имени их великой Родины…» А что до Польши, это польскому народу решать.

Троцкий, Иоффе, Радек, Карахан…