Огненный крест. Бывшие

Почти все они, без исключения, вчерашние школяры: молодые люди без жизненного опыта, профессии, службы, семьи, и в подавляющем большинстве случаев — дети состоятельных родителей (Ленин — сын статского генерала, Крупская — из дворян, ее отец вышел в отставку капитаном, Коллонтай, Софья Перовская и Вера Фигнер — дочери генералов, Чичерин — из родовитой и состоятельной дворянской семьи, Дзержинский — из дворян, Троцкий — сын землевладельца…), то есть люди, выросшие вне забот, книжные по опыту, а нередко и вовсе случайные, как, например, Сталин — сын сапожника и вчерашний семинарист. Сподобил же Господь Бог такого, наставил на путь истины, Всевидящий и Всемогущий…

Выходцев из рабочих и крестьян в руководстве партии не водилось. В верхушке партии их можно было счесть по пальцам, а из самых крупных, пожалуй, только Рыков и Калинин. С собственной точкой зрения, опытом рабочей жизни, тяжким тюремным образованием — так один Рыков. Алексей Иванович и перед вождем спину не гнул, хотя был его первым заместителем в Совете Народных Комиссаров.

Не отметить эту особенность большевизма, который все ставил именно на пролетарскую диктатуру, просто невозможно. За это самое происхождение будут терзать до смерти сотни тысяч людей (за дворянское или буржуазное, разумеется). После десятки лет будут сводить людей со свету анкетами с их распинающей строчкой — «происхождение». Нет, исключения были, но это — исключения. Основная же масса легла в землю.

Сила этих революционеров заключалась в умении использовать неустойчивую, переломную обстановку мировой войны, в готовности к любым обещаниям (после можно силой отнимать хлеб, как в эпоху военного коммунизма, всех и всё принуждать силой), а главное — проливать кровь. Ни одна политическая группировка в истории из существовавших дотоле не была так теоретически подготовлена к пролитию любого количества крови, как большевики. Это было первым пунктом их доктрины. Никакая буржуазия со всеми своими диктаторами-кровопийцами, выдвигаемыми историей в критические моменты, не может сравниться по решимости пускать кровь (причем безразлично чью) с большевиками, приспособившими для этого определенную часть рабочего класса.

Это был и есть центральный программный пункт ленинцев. Поначалу они гордо именовали его диктатурой пролетариата, прятался же за ней самый оголтелый и примитивный террор верхов партии.

Еще бы, всех вырежешь из несогласных и самостоятельных — поневоле станешь и правым и хозяином… то есть ленинским руководством партии… Нет, окупались сидение в библиотеках, возы книг и близорукость от книг…

В автобиографии Карла Бернгардовича всего ярче — самолюбование, игривая развязанность: во какой я! Слов нет, находчив был и неглуп. И еще в этом исповедании недоумение, даже не оно, а оторопь: что случилось, почему отодвинули от любимого дела — руководства революциями и вообще народами? Ведь священнодействовал-то с согласия и по поручениям Ленина…

Весь этот авантюризм соответствовал догмам о европейской и всемирной революциях. Мировая же война озлобила народы до крайности. Здесь не только Ленин со своим профессорским багажом, но и шут сойдет за пророка, коли наладится кричать о самом больном.

Он был шибко посвящен в финансовые секреты партии, очень близко стоял (ближе нельзя) к делам Гельфанда.

Это он, Радек, в дни процесса над Зиновьевым и Каменевым, напишет статью в «Известиях», и там среди прочих будут слова: «Троцкистско-зиновьевская банда и ее гетман Троцкий…»

Даже перед лицом смерти, кровавой драмы целого народа Радек оставался все тем же шутом и клоуном.

А дальше… дальше для Карла Бернгардовича — небытие, еще одно имя в «женевском» списке. Чуть старше пятидесяти годов, был лишен радостей существования, да тоже не просто так, а подцеплен к громкому и позорному процессу врагов народа. Вся страна требовала на митингах смерти им, оборотням. И голосовали на митингах всей страной.

Растление народа — одна из основных забот этой партии.

Ну, а после — реабилитация. Что еще нужно?..

Это более чем умилительно: мучили человека, вколотили в землю, обрекли на позор родных и близких, а взамен — бумажка. Взамен жизни, счастья тысяч людей — бумажка. Мол, терзали и угробили зазря, ложный оказался расчет движения.

И не смей возмущаться, требовать палачей к ответу. Это невозможно, ведь эти убийства, как и любые притеснения и приговоры поныне, — существо государственной власти на этой шестой части суши. Требовать кого-то к ответу — стало быть, требовать к ответу государство.

Словом, радуйся: есть реабилитация — и не обижайся, коли слежка и там какое другое наблюдение за тобой сохраняется.

Держи бумагу — и шепчи «спасибо».

Пробу своему «таланту» Сталин устроил на двух великих вождях. Ленин и Троцкий относились друг к другу далеко не с доверием, особенно Ленин, который не скупился на ярлыки, отмечая Троцкого, среди прочих таким достойным именем, как иудушка-Троцкий.