Огненный плен

— Товарищ интендант, — спросил я интенданта к окончанию третьих суток плена, — как получилось, что здесь и офицеры тоже? В деревне, где пленили нас, офицеров расстреливали.

Тот пожал плечами. Его очень угнетали обязанности дележа пищи на нашем участке. Ему постоянно казалось, что он кого-то обидел. Да и удержание на себе такого количества жадных и безумных взглядов не укрепляет нервную систему.

— Вас, видимо, пленили подразделения СС. Я слышал, что бригада СС «Адольф Гитлер» пленных вообще не брала. Все уничтожались на месте. Но потом пришла директива…

— Вы знаете, что в бригаду СС пришла директива?

— Я слышал разговор офицеров. — Он снова пожал плечами. Похоже, это была его основная дурная привычка. Так он реагировал на вопросы командира полка, куда подевались сто пар нижнего белья со склада или ящик мыла.

— Вы знаете немецкий?

— Да, у меня мама немка. А вы не похожи на колхозника.

— Потому, видимо, что он не колхозник, — вмешался лежащий на спине Мазурин. Чекисту не понравилось, что со мной разговаривает кто-то, опережая в этом НКВД. — А вы, батенька, не Вышинский, часом?

— Да, я — он, заместитель председателя Совета народных комиссаров, — поправив очки, невозмутимо ответил интендант. — С такой-то догадливостью, сударь, да в плену — как это вас угораздило?

— Допрос красиво ведете, я имел в виду.

Майор снова поправил очки. Я улыбнулся. У него были смешные очки. Правое стеклышко треснуло вертикально, отчего строгий продовольственно-вещевой интендантский взгляд выглядел просто неподражаемо. В хирургию больницы НКВД один из моих пациентов как-то принес отпечатанную на машинке и сшитую белыми нитками рукопись. Он читал и хохотал до тех пор, пока не умер на столе под ножом вновь принятого на работу хирурга. Хирург куда-то потом пропал, но не в этом дело. Дело в том, что в тумбочке неудачно прооперированный оставил ту самую рукопись. Толстая такая, я ее во время дежурств читал. Треть прочел, ничего не понял, бред какой-то: коты, Христос, Пилат… Названия у нее не было, лишь пометка на полях карандашом: «Читай, Жора, и уссыкайся! Это роман запрещенного Булг.». Кто такой «Булг.», я до сих пор понятия не имею, зато помню ту рукопись. Единственный, кто мне понравился в ней, это один тип, проныра и гад. Фамилию героя не помню, но носил он как раз пенсне, треснутое. И как только увидел я этого майора, так сразу вспомнил ту рукопись.

— Как ваша фамилия, товарищ майор? — спросил я интенданта.

— Коровкин, товарищ, — раздраженно ответил тот, раздосадованный замечаниями моего, как он полагал, друга. — А вы сами-то кто будете?

— Так, мелочь пузатая, — не поворачивая головы и глядя в небо, поторопился Мазурин.

— Касардин, Александр Евгеньевич. — Я протянул интенданту руку. — Приятно познакомиться. А на приятеля моего внимания не обращайте, он не может простить немцам левого глаза.

— Но я-то, кажется, не немец?

— У вас мама немка.

Мазурин заржал.

— Досмеетесь вы, е… вашу мать, — донеслось из толпы.

И мы досмеялись.

На следующий же день нас, обессиленных и едва переставляющих ноги, вывели из карьера. Не всех, около тысячи. Кто-то был брошен на восстановление дорог, других погнали на сбор овощей. Мы с Мазуриным оказались на строительстве водокачки под Подвысоким. Ее разрушили артобстрелом, а ни одна часть ни одной армии мира не может существовать без воды. Колодцев во дворах сел хватало лишь на личные нужды солдат, однако есть еще техника. И чтобы обеспечить бесперебойную поставку воды, немцы затеяли восстановление водонапорной башни.