Огненный рубеж

Сначала он просто брёл по дну. Дно у берега было песчаным, плотным. Но вот песок кончился и начался ил. Димитрий сразу провалился по шею, хлебнул – и вода будто придала сил! Он поплыл, усиленно работая ногами и подгребая левой рукой. Правой теперь совсем не чувствовал, она онемела, но зато от холода притихла и боль. Поднявшийся туман не позволял видеть противоположный берег, поэтому Димитрий полагался исключительно на ощущение течения. Его окутывала полная тишина. Даже слабый плеск от его движений тут же тонул без следа в плотном сыром воздухе.

Он не знал, как долго плывет и насколько далеко его снесло течением, и когда вдруг ноги ударились о дно, Димитрий испытал нечто вроде тихой радости, какая, бывало, охватывала его после воскресной литургии в церкви Святого Георгия в родном Олексине.

Шатаясь от усталости и слабости, он вышел на травянистый берег, оскальзываясь, выбрался на сухой взгорок и побрёл по уже полегшему местами осеннему разнотравью, пошёл влево вдоль невидимой в серой мгле Угры, к бродам. Он шёл сквозь туман, сам как в тумане, и только одна мысль упрямым шершнем зудела в голове: успеть, предупредить… успеть, предупредить…

Поэтому, когда ему в грудь уперлось копьё и тихий голос приказал по-русски: «Стой! Кто таков?», Димитрий не сразу понял, что дошёл. А когда понял, счастливо улыбнулся сердитому дозорному и упал ему под ноги без чувств.

* * *

Очнулся от того, что кто-то несильно бил его по щекам. Несколько мгновений Димитрий соображал, где он и что с ним. Потом разглядел в прыгающих отсветах недалекого костра склонившихся над ним воинов в шеломах и кольчужных рубахах: один старый, со шрамом в пол-лица и белой бородой, второй чуть постарше Димитрия, с красивым, искаженным гневом лицом.

Молодой, увидев, что пленный очнулся, приставил ему к горлу кинжал и грозно спросил:

– А ну, признавайся, татарин, куда шёл?

– Охолонись, Никита! – Пожилой решительно отвёл его руку с кинжалом. – Не видишь, калеченный он!.. Безоружный, безлапотный… Как есть беглец… Тебя как звать-то, паря? – наклонился он к Димитрию. – По-русски понимаешь аль нет?

– Замятня… я… – с трудом произнес тот. – …Димитрий… предупредить… надо…

– Кого предупредить-то? О чем?..

– Да что ты его слушаешь, дядька Евсей?! – возмутился молодой ратник. – Видно же: брешет, поганое отродье! Прикончим его – и вся недолга!..

– Цыц, малой! – построжел пожилой воин. – Али забыл наказ воеводы?.. Всех беглецов отлавливать и к нему на разбор. Вот так!.. Потому ты пока тут останешься, а я этого бедолагу к воеводе и сведу.

– Не дойдёт он, – презрительно отмахнулся Никита. – Едва языком шевелит. Видать, здорово его свои же отделали – вон, почитай, руку едва не отрубили.

– Ничего. Доведу с Божьей помощью. – Евсей осторожно взял Димитрия за левую руку, приподнял и подставил плечо. – Держись, паря, тут недалеко!..

Полверсты до лагеря русской дружины показались Димитрию бесконечной, наполненной холодом, сыростью и болью дорогой в преисподнюю. В голове шумело и звенело, рана снова открылась, и тяжёлые чёрные капли отмечали каждый его шаг. Старый Евсей что-то говорил, но Димитрий не мог разобрать его слов из-за нарастающего гула в ушах. Впереди замелькали мутные желто-красные пятна, и Евсей громко сказал:

– Почти дошли. Держись, сынок!.. Я тебя прямо к воеводе отведу. Хоть и ночь, но, даст Бог, не осерчает Даниил Дмитриевич.

– Даниил… Дмитриевич… – едва выговорил Димитрий, на удивление просто не хватило сил. – Князь Холмский?..

– Он самый! – теперь удивился Евсей. – А откуда ж ты его знаешь?

– Слава Тебе, Господи! – пробормотал Димитрий истово. – Воистину Всевидящий и Всемогущий!.. Веди меня, дядька, к нему, к Даниилу Дмитриевичу!..

Димитрий вдруг почувствовал необычный прилив сил, слабость немного отступила и поутихла огненная боль. Он даже смог сделать десяток полновесных шагов, но потом всё же едва не упал, и Евсей, пораженный услышанным и увиденным, окончательно уверился, что ведёт не простого беглеца, но важного человека.

У палатки воеводы вышла заминка: сторожа ни в какую не хотели будить князя из-за раненого беглеца.

– Да он же до утра не доживёт! – возмущался Евсей.

– Небось, доживёт, коли важное сообщить хочет, – невозмутимо отвечали сторожа, скрестив копья. – Вон, отведи его к костру, покорми чем-нибудь, отогрей. Глядишь – и не околеет…

Наверное, так бы и случилось в конце концов, но на шум из палатки вышел сам Даниил Дмитриевич. В одной рубахе и портках, босой – он удивительным образом оказался похож на Димитрия, разве что не раненый и не грязный.

– В чем дело? – недовольно спросил князь, и сразу стало тихо. Сторожа вытянулись и замерли, а Евсей, порядком подуставший от висевшего на нём Димитрия, проговорил с натугой:

– Не гневайся, Даниил Дмитриевич, вот, беглеца привёл… Говорит, что к тебе и шёл. Порубили его знатно, едва дышит…

Холмский шагнул к раненому, вгляделся, приподнял его голову за подбородок и тихо ахнул:

– Никак Замятня?!.. Дмитрий Васильевич, ты ли это?!

Димитрий, услышав знакомый голос, разлепил смеженные веки, посмотрел на князя и попытался улыбнуться.