Огненный рубеж

– Подходящее прозвище, – кивнул князь. – Проведешь меня до Кремля, пожалую нескудно – в обиде не будешь.

Сказал и – внутренне замер. Угадал? Не угадал? Этот вожак? Или случайно под княжую руку подвернулся?

Мужик завертел головой, но с места не сдвинулся.

– В узилище хочешь? – поинтересовался князь.

– Не прогневайся, великий государь, знать хочу, что ждет нас… что землю Русскую ждет?

– Враг наш Ахмат-хан пошел на нас войной, – ответил московский князь медленно и негромко, как бы одному вопрошающему, но так, чтобы слышали все. – Идет со своими сыновьями и ведет с собой бесчисленное множество татар, чтобы Москву пожечь огнем, баб взять в полон, а детей предать лютой смерти. Летом хан с ордой стоял в верховье Дона, потом двинулся в сторону Калуги. Ищет перейти через левый приток Оки – Угру.

Князь сделал паузу и бросил взгляд на людское море. Поняли или нет, о чем он сейчас сказал? Народ внимал, разинув рты: диковина. Не каждый день великий князь московский ответ перед чернью держит.

А про себя думал князь такое, о чем народу говорить нельзя: если перейдут реку – конец. То есть конец, может быть, наступит не сразу… Верный страж Данила Холмский будет сражаться до последнего, грудью встанет на защиту Москвы, а если надо, и сына княжьего – Ивана Молодого – прикроет. Это будет медленное и мучительное отступление до стен Кремля, за стены Кремля, огонь побежит по узким улочкам города, огонь, чья ярость похожа на гнев металла, крошащего плоть. Не увернуться. Глаз – не закрыть…

– Возле Угры поджидает ворога мой сын, а ваш господин – Иван Молодой, – продолжил правитель Москвы. – Наши пушки держат под прицелом узкие полосы бродов, через которые может перейти неприятель. Там и стоим. Там и бой примем. Там и умрем, если приведется, за веру православную, за землю Русскую. Что еще ты хочешь узнать, Ефрем, сын Петров, – недобро спросил князь.

– Пошто войско оставил? – еще один выкрик из толпы. – Бежать хочешь за Волгу? Вслед за женой своей – латынкой!

Слово «латынка» было сказан о о второй жене князя – Софии Палеолог, которая, как и все отпрыски константинопольского царского дома, ныне воспитывалась в Италии в тамошних – латынских – традициях.

Слово это, как спичка, подожгло тлеющую народную боль.

– Выплати дань! Денег пожалел! Скупердяй! Продал нас татарве с потрохами, а сам с советниками своими, Ощерой да Мамоной, был таков! Мамоне служишь! Будь ты проклят! – заголосили вокруг князя, да с такой силой, что невозможно было понять, кто именно издает сей тягостный вопль.

– Шкуру хочешь спасти! От страха поджилки трясутся, так решил нами загородиться? Будь ты проклят со всеми своими боярами, да падет кровь наша на твою же голову.

– За грехи твои наши головы падут! – простонала толпа, и опять князь не успел понять, кто изрекает в его сторону проклятия. – Кровь на руках твоих, государь, – вспомни, как сгорел Алексин-град! Вспомни, как сияли латы твоих воинов! Как море волнистое… Как озеро синее… А как мы молили воеводу твоего, чтобы пустил нас из города… Открыл нам ворота…

Старуха или молодуха сказала это? И не разобрать. Была – и пропала. Помстилась, что ли?

Это случилось шесть лет назад. Тогда татары не решились вступить в бой с московской армией, не перешли Оку. Хан Ахмат сорвал ярость на жителях Алексина – небольшой крепости, стоящей по ту сторону Оки. Весь гарнизон сгорел заживо. Не было у них ни пищалей, ни пушек. А все равно смерть предпочли бесчестью. И то лишь полбеды. Большая беда и пагуба в том, что бросил героев на растерзание татарам воевода их, Семен Васильевич Беклемишев. Хоть и велел ему Иван распустить гарнизон и за Оку к русским отрядам уйти. Ушел только он один, а от жителей Алексина потребовал мзду за право перейти реку – пять рублей, деньги немалые. И собрали горожане оброк. Да вот беда – жадный воевода позарился на шестой рубль. Вот так и получилось, что никто из Алексина не спасся, кроме воеводы. Не успели. Пока деньги собирали на потребу его алчности, хан с войском своим подошел.

Гибельным факелом полыхал Алексин со всеми его жителями, русское же войско стояло неподвижно на том берегу Оки. Исполнен был приказ грозного московского князя. Не перешли водного рубежа. По ту сторону реки силен хан Ахмат, и неизвестно, чем бой закончится. Но и враг не посмел перейти Оку.

Иван Васильевич старался не вспоминать о судьбе несчастных алексинцев. Мало ли народу полегло на великой войне, которую он вел против великой Орды, великого Новгорода, великой Твери, великой Литвы? За великую Москву сражался государь, за Русь Святую. Алексинцы исполнили свой долг, воевода жадный был наказан. А все равно в дурной час видел Иван Васильевич, что кровь на его руках, не отмыть, не отмолить.