— Я клон. Вся Великая армия состоит из клонов, миллионов клонов под командованием генералов-джедаев.
Ее лицо было воплощением неподдельного удивления. А еще оно завораживало Дармана, хотя он и сам не знал почему. Он никогда еще не видел женщину настолько близко, что мог к ней реально прикоснуться. Его изумляла россыпь коричневых точек на ее переносице и щеках, равно как и разноцветные пряди длинных нечесаных волос — светло-каштановые, золотистые и даже рыжие. А еще она была такой же худой, как и местные.
На руках проступали голубые жилки, и пахла она не так, как все, с кем ему доводилось жить под одной крышей. Дарман не мог определиться, хорошенькая она или уродина. Он только знал, что она совершенно чужая и совершенно удивительная — чужая, как гдан или гурланин. Это сильно мешало сосредоточиться на работе.
— И все такие, как вы? — спросила наконец Этейн, часто моргая. Пристальный взгляд Дармана, похоже, ее смущал. — Я что-то не то сказала?
— Нет, мэм… простите, Этейн. Я коммандо. Нас готовили по другой программе. Некоторые говорят… что мы эксцентричные. Я так понимаю, данные разведки до вас почти не доходили.
— Я только знала — точнее, учитель мне говорил, — что Утан здесь и что планы критически важны для безопасности Республики. Но ни о каких клонах ни разу не упоминалось. — Она глядела на него в упор, совсем как Джусик. — Здесь есть одна пожилая женщина, которая сказала мне, что вы придете, но практически ничего больше она не говорила. Сколько вас сейчас на Киилуре?
— Четверо.
— Всего четверо? Ты же говорил, что вас миллионы! Что тут могут сделать четверо?
— Мы коммандос. Спецназ. Вам знаком этот термин?
— Очевидно, нет. И как же десятилетние дети собираются штурмовать комплекс Утан?
Чтобы распознать сарказм, понадобилось несколько мгновений.
— Мы воюем иначе.
— Тут нужно совсем иначе, Дарман. — Вид у нее был совершенно подавленный, как будто он самим своим появлением разбил ее надежды. — Тебе правда десять лет?
— Да. Наш рост ускорен.
— Как за такое время можно подготовить хороших солдат?
— Обучение очень интенсивное. — Дарман обнаружил, что с каждым разом ему все труднее не добавлять «мэм». — Нас создали на основе лучшего генома. Нашим прототипом был Джанго Фетт.
Этейн приподняла брови, но ничего не сказала. Она поднялась, взяла корзину, стоявшую на низкой балке, и протянула Дарману. Корзина была заполнена странными круглыми предметами — судя по запаху, съедобными, но спецназовец все равно решил уточнить.
— Это еда?
— Да. Местный хлеб и нечто вроде приготовленного на пару пирога. Ничего особенного, но сытно.
Дарман откусил кусок шарика, который слегка сминался в пальцах. Вкус был восхитительный. Ароматный и вязкий хлебец был одним из самых приятных кушаний, которые ему доводилось пробовать; до уджа он недотягивал, но если сравнивать с сухпаями, не имевшими ни вкуса, ни запаха, ни консистенции, то разница с пирогом была не такой уж большой.
Этейн пристально наблюдала за ним.
— Гляжу, ты и впрямь проголодался.
— Великолепно же.
— Представляю, какова тогда армейская еда.
Дарман сунул руку за пояс и достал сухой пищевой кубик:
— Попробуйте.
Она понюхала и откусила кусочек. Недоверчивое выражение на ее лице медленно сменилось гримасой отвращения:
— Фу, гадость. Никакого вкуса.
— Это идеальный питательный состав для наших организмов. Он не имеет запаха, который можно засечь, не содержит волокон, так что мы оставляем минимум экскрементов, по которым нас можно было бы выследить, не…
— Я поняла идею. Значит, вот как к вам относятся? Как к сельскохозяйственным животным?
— Мы не голодаем.
— Что ты любишь делать?
Дарман не совсем понимал, какой ответ ее интересует.
— Я хорошо стреляю. Люблю DC-семнадцать…
— Я имею в виду в свободное время. Оно у вас бывает?
— Мы учимся.
— И семьи, конечно, тоже нет, — сказала Этейн.
— Есть, мои братья по отделению.
— Я имела в виду… — Она осеклась. — Нет, я поняла. — Этейн придвинула корзину ближе к нему. — Моя жизнь не слишком отличалась от твоей, разве что еда была получше. Ешь. Можешь съесть все, если хочешь.
И Дарман принялся за еду. Он старался не смотреть на Этейн, которая выжимала мокрый плащ и вытряхивала воду из сапог. Из-за ее присутствия ему было не по себе, и он даже не знал почему, не считая того факта, что она оказалась совсем не таким командиром-джедаем, как ему вдалбливали в голову.
Единственными женщинами, которых помнил Дарман, были каминоанские медички, чьи тихие бесстрастные голоса пугали его больше, чем ор сержанта-инструктора. Еще была салластанка, которая однажды прочла взводу лекцию о методах шифрования, но воспоминания о ней остались не самые приятные.
Дарман боялся женщин. А теперь он боялся и своего офицера-джедая. В то же время она вызывала в нем волнение, и он даже сам не знал отчего. Это было неприемлемо.
— Нужно уходить, — сказал Дарман. — Мне нужно добраться до ТВ. У меня не было контакта с отделением уже двое суток — не знаю даже, живы ли они вообще.
— Час от часу не легче, — устало сказала Этейн. — Сперва было четверо. А теперь, возможно, всего один.