Огни Хякки Яко

Тэцудзи хмыкнул, наблюдая за этой сценой. Вздумай он уйти с похорон брата раньше положенного, отец наверняка собственными руками удавил бы его прямо в святилище. И даже вмешательство матушки не спасло бы. Хотя в ту пору подобному исходу он был бы только рад…

Как только костёр и окружавшая его похоронная процессия скрылись за густо разросшимися парковыми деревьями, Уми выдохнула с заметным облегчением. Да и Тэцудзи, признаться, вдали от треска пламени и его мерного жара почувствовал себя намного лучше. День и так выдался душным, а уж в мартышечьей шкуре принцу, пожалуй, приходилось намного тяжелее остальных. Стоило в очередной раз помянуть нелестным словом соломенную шляпу, по чьей вине он обретался в этом недостойном наследного принца облике.

Но прежде Тэцудзи хотелось укрыться в тени и выпить чего-нибудь – в такую погоду он не отказался бы от холодного чая. Наверняка на поминальном ужине в усадьбе Хаяси подадут такой, надо только набраться терпения.

Когда Уми опустилась на дощатый пол веранды, опоясывавшей скромный дом священника, Тэцудзи с нескрываемым удовольствием развалился рядом. Ямада ненадолго куда-то отлучился, но вскоре вернулся с черпаком, полным холодной воды из павильона для омовений.

– Пить эту воду я бы не советовал, – с сомнением покачал головой Ямада, заметив, каким жадным взглядом принц наградил черпак. – Но вот сполоснуть лицо и руки ею вполне можно. Станет легче.

Уми благодарно кивнула и приняла черпак из его рук. После умывания на лицо девушки и впрямь вернулась если не прежняя живость, то хотя бы её подобие. До того она была так бледна, что даже Тэцудзи, не питавшему к молодой якудза особо тёплых чувств, становилось не по себе.

Вернув черпак на положенное место, Ямада уселся рядом с Тэцудзи. Он не произнёс ни слова, но принц в очередной раз отметил, что весь облик монаха излучал спокойствие и надёжность – будто светился изнутри некоей благостной силой, способной усмирять разум и сердце.

Прежде Тэцудзи не доводилось столь продолжительное время общаться со служителями Дракона, и теперь он с удивлением отмечал, как разительно не похожи они на прочих жителей Тейсэна, будучи при этом такими же людьми со своими страстями, горестями и страхами. Будто бы они были изнутри намного крепче: словно вера в милость Владыки Сэйрю и впрямь придавала им сил.

Где-то поблизости заунывно принялась стрекотать цикада. По стволу старого дерева-сакаки пробежала белка, игриво взмахнув заметно полинявшим хвостом. Она шмыгнула в куст жасмина и спугнула стайку каких-то пичуг, которые возмущённо зачирикали и упорхнули прочь.

Жизнь вокруг шла своим чередом. Всё живое умирало и снова рождалось. Наверняка за этот день не в одном доме Тейсэна раздался истошный младенческий плач, которым новорождённые возвещали своё прибытие в этот мир – или же горестный крик того, кто потерял самого дорогого и близкого сердцу человека…

Всё рождается, умирает – и так по кругу. Настанет час, когда Тэцудзи похоронит своих родителей. Или, может статься, это им придётся проститься с обоими своими сыновьями, если Тэцудзи вдруг не суждено будет прожить долгую жизнь.

Перед внутренним взором снова возникла добрая улыбка брата, которую Тэцудзи не видел очень давно – и которую ему не доведётся увидеть больше никогда.

Тоска заметной болью отозвалась в сердце, и глаза защипало от подступивших слёз. Интересное он, наверное, зрелище будет являть собою: плачущий макак, утирающий влагу с красной киноварной морды.

Так что никаких слёз. Не в присутствии тех, кому по статусу не положено видеть слабость отпрыска императорского рода.

Принц украдкой покосился на Уми. Та неподвижно застыла, притянув согнутую в колене левую ногу к груди, и невидящим взглядом смотрела вдаль.

Тэцудзи ощутил заметный укол жалости. Он по себе знал, что теперь это горе всегда будет с ней, сколько бы ни минуло лет. Зияющая брешь в груди никогда не затянется до конца. Каждое воспоминание о том, кого уже не вернуть, будет взрезать только зажившую рану снова и снова, не давая шраму затянуться до конца.

Он от всей души хотел помочь Уми, но не знал, как поделиться этой испытанной на себе горестью, не показавшись навязчивым, – а потому предпочёл промолчать.

Тэцудзи горько усмехнулся этой неожиданной мысли. Сейчас отец, который всегда учил его говорить только когда есть что сказать, наверняка мог бы гордиться младшим из сыновей – пожалуй, впервые за всю его бесславную и недолгую жизнь…

– Вам обоим уже доводилось переживать это, да? – глухим от долгого молчания голосом заговорила Уми. – Поэтому не рассыпаетесь в пустых сожалениях… Кого вы потеряли?

– Старшего брата, – с неохотой хмыкнул Тэцудзи.

– Всех, – просто ответил Ямада.

Уми и Тэцудзи, словно по немой команде, повернулись к нему с невысказанным вопросом в глазах. На что Ямада лишь слабо улыбнулся: